Юрий Мухин - Отцы-командиры Часть 2

Нас, офицеров штаба, почти каждую ночь направляли на передний край для рекогносцировки оборонительных сооружений и проверки бдительности несения боевой службы. Полковой инженер со своими саперами руководили отрывкой траншей и ходов сообщения женщинами села. Колхозницы были привычными к земляным работам и с нормой отрывки (7 погонных метров траншеи) справлялись за первую половину ночи. Потом по ходам сообщения с домашними гостинцами пробирались в первую траншею, где суженые ожидали их посещения в своих землянках. Гостинцы были домашними: «шматок» сала, кувшин самогонки из «цукровых бурякив» да кисет с нарубленным «тютюном-самосадом». Самогонка, закуска и табак были для всей землянки, а «десерт» только для своего «чоловика», по-фронтовому — на грунтовых нарах. Тех солдаток, чьи мужья воевали на других фронтах, иногда ублажали кумовья, как это хорошо показано в кинофильме «А зори здесь тихие». Помните фразу хозяйки старшины Васкова, которая произнесла такие слова: «Может, и моего суженого какая-либо приголубит на чужбине».

Я обычно выходил на контроль в полночь — после отправки боевого донесения. Перестрелка в эти часы затихала. Заходил в землянку комбата Алексея Кошелева, в которой, кроме него, размещался начальник штаба батальона Василий Николенко, младший лейтенант — начальник связи, дежурный телефонист и фельдшер батальона Лена П. Комбат обычно был уже в готовности сопровождать меня по траншее. Мы с ним были земляками и давними друзьями. Однажды я застал такой разговор командира батальона с молодым младшим лейтенантом.

— Тебе сколько лет?

— Восемнадцать, — ответил связист.

— Давно на фронте?

— Уже целую неделю. Вчера даже побывал под сильным минометным обстрелом и не задело.

— А ты хоть раз имел «дело» с женщиной или девицей?

— Откуда же, меня взяли прямо из класса — и на курсы связистов. Ничего я еще не успел.

— А вдруг прилетит гаубичный снаряд большого калибра, рванет и — прощай, молодость?

Потом обратился к фельдшеру: Лена, тебе ведь тоже престижно из юноши сделать настоящего мужика, поделись с ним опытом. Обучи. Потом добавил: «Это мой командирский приказ. Доложишь о выполнении».

Обход траншей — дело неблагодарное, особенно в дождливую погоду. От траншеи в тыл делаются ходы сообщения — длинные отводы ко второй траншее, и короткие — во взводные землянки-блиндажи. Во второй половине ночи у землянок на корточках раскуривали самокрутки служивые, чтобы огоньком не привлекать вражеских пулеметчиков и снайперов. Это был именно тот момент, когда законный муж в землянке получал свой «десерт». Нас обычно останавливали перед входом в землянку, предупреждая, что там «до чоловика жинка прийшла». И хоть эту фразу приходилось выслушивать каждую ночь, все равно комбат высказывал упрек примерно такого содержания:

— Что, зачесалось у нее за неделю? А как же те в России, которые с сорок первого бедствуют, но терпят? Все равно в карман не напасутся до конца войны.

— Це вы правду кажэтэ, товарыш комбат, — соглашались солдаты и сержанты, но жены продолжали приходить.

По возвращении перед рассветом мы застали обитателей землянки комбата спящими. Печь погасла. Комбат ругался. Потом вспомнил о приказании и спросил, почему не доложили о выполнении приказания. Лена усмехнулась и сказала, что приказание было выполнено с помехами, так как стажеру-связисту приходилось одновременно отвечать по телефону при проверках исправности линии. Конечно, опыта у него никакого, но теперь распечатался.

В ноябре 1973 года меня пригласили в это село местные власти по случаю открытия школьного музея боевой славы, посвященного 30-летию освобождения их села и почти двухмесячной обороны нашего полка на их земле. Я привез в качестве подарка музею фотомонтажи всех учтенных ветеранов полка, схемы боев, списки с адресами ветеранов и множество фотографий. С каким трепетом в душе я прошел вдоль всех траншей, от которых остались «шрамы» на скатах и выемки в местах землянок и огневых позиций орудий. Сохранилась и та хата, в которой размещался штаб. Старик со старухой уже давно ушли в мир иной. Директор восьмилетки и «голова сельрады» решили перекрыть ее заново соломой и содержать в прежнем виде, даже поставили полевой телефон и керосиновую коптилку из гильзы снаряда. Хата стала филиалом школьного музея боевой славы.

На митинге, устроенном по сему случаю, у трибуны стояли из 70-ти человек, призванных в ноябре 43-го, только восемь бывших воинов. Я был немало удивлен не только тому, что мне надели ленту и выдали диплом Почетного гражданина этого села, но и тому, что почти все они меня узнали влицо, хотя видеться приходилось в основном ночью на окопных работах и в траншеях. Более того, они решили назвать новую улицу для молодоженов улицей 48-го стрелкового Краснознаменного Трансильванского полка. Такого же звания был удостоен и коман-дир батальона подполковник Алексей Кошелев, проживавший в Кисловодске со своей женой, медсестрой-фронтовичкой Фатьмой. Его супруга Фатьма (крымская татарка) была фельдшером в батальоне, потом начальником аптеки медса-бата, и еще с боев под Туапсе в 1942 году они связали себя семейными узами. Сам Алексей Варламович, как я писал, начинал войну сержантом с медалью «За отвагу» еще с финской. В тяжелых боях на туапсинских перевалах за боевые отличия он получил орден Красного Знамени и звание младшего лейтенанта, пройдя затем в стрелках и пулеметчиках взвод, роту и батальон, закончил войну майором с двумя орденами Красного Знамени, орденами Отечественной войны и Александра Невского. Представлялся даже на Героя за форсирование Тиссы. А вот еще одна любовь. Шура Маслова (Переварова) лейтенант, комсорг стрелкового полка. Она не раз поднимала роты в атаку, когда взводный лейтенант не мог сам оторвать от земли зеленых новобранцев. А перед ней они пасовали. Да, и она жила с полковым особистом Переваровым. Приезжала в подмосковные Химки рожать к матери, оставляла бабушке внука-младенца и свой денежный аттестат фронтового содержания на прокорм по карточкам, а сама снова возвращалась в строй.

Но вернемся в штаб — в хату бабы Улиты. Задень всех девиц переодели по-зимнему, выдав солдатские кальсоны и бязевые нижние мужские рубахи, ватные брюки, телогрейки, гимнастерки и юбки, на ноги валенки на пять размеров больше, чем положено, и шапки-ушанки из смушки да солдатские брезентовые поясные ремни. Таковы и были наряды наших «примадонн» в ту зимнюю пору. Определить, где у них талия или бюст, было невозможно, тем более найти шов на чулках, так как вместо них были байковые портянки. Даже в нетопленой хате штаба или в землянке в таком одеянии было тепло. Хуже было, когда появлялись вши — неизбежное зло пехоты, с которым бороться было нечем, так как не имелось дуста. Считалось большой удачей, если его брали как трофей у убитых немцев или у военнопленных.