Владимир Бояринцев - Русские и нерусские учёные: мифы и реальность

Закончить гимназию ему не удалось - учителя не понимали глубины его ответов из-за чрезвычайно замедленной речи и хотя юноша запасся «бумажкой из диспансера нервного» (прямо по Высоцкому), но поздравили его с воскресением - прочитали приказ об отчислении (за год до окончания).

Но юноша упорным был, он закончил другую гимназию и со второго захода поступил в престижный институт. Уже в те времена распространённым было мнение: если еврей и нееврей получили на вступительных экзаменах одинаковые оценки и оба не были приняты, то нееврей не поступил по причине собственной дурости, а еврей из-за антисемитизма.

В институте математику преподавали специалисты мирового класса. Но математика не интересовала юношу, преподаватели не видели его на лекциях, а экзамены он сдавал с помощью своего приятеля Гроссмана, однако, студенческие занятия выработали у него некую живость ума, хватку и умение осваивать чужие результаты, особенно в тех случаях, когда всю трудоёмкую и черновую работу за него могли сделать другие.

После получения диплома его при институте не оставили, так как защитил он его на три с плюсом; все же его друзья остались при институте. Он мог бы преподавать физику, но почему-то никто не хотел у него учиться, и два года прошли в поисках случайных заработков.

Это было время, за тринадцать лет до которого состоялся первый сионистский конгресс, и новому движению необходимо было создать образ гения всех времён и одного народа, личность на уровне Моисея или Авраама.

Поэтому соплеменники помогли юноше устроиться в патентное бюро, где при желании и должной сноровке можно было правильно определиться в выборе направления для научной работы.

Работа в патентом бюро, как в то время, так и позднее давала возможность быть в курсе всех новейших разработок в науке ц технике и, следовательно, при желании посмотреть, что и где плохо лежит.

В частности, в наше советское время (см. Б.Диденко, «Хищное творчество», М., 2000) "...во ВНИИГПЭ (Всесоюзный институт государственной экспертизы) не было ни одного сотрудника даже хотя бы внешне похожего на русского». При этом наиболее перспективные предложения становились вскоре известными в США и Израиле, а «самим же заявителям через полгода-год говорилось о бесперспективности их предложений...».

Молодого патентоведа заинтересовала гипотеза, предложенная двумя известными учёными и объясняющая возникшие в физике противоречия. Эта новая гипотеза была им опубликована без ссылок на предыдущие работы учёных, в преодолении же математических трудностей ему оказала помощь жена-славянка, окончившая тот же институт.

В благодарность будущий гений обещал ей отдать денежную часть Нобелевской премии, которую он обязательно должен был получить. И действительно, полученная впоследствии Нобелевская премия (денежная часть) была отдана теперь уже бывшей жене - опальной славянке, которой он оставил на память о себе двоих сыновей (судьба их первой, внебрачной дочери, неизвестна). Эта же премия была использована как средство давления на жену для получения от неё согласия на развод.

Опубликованная статья не вызвала протестов у французских учёных, которые посчитали претензии молодого автора просто несостоятельными. А зря!

После этого начинается «раскрутка» молодого автора в мировом масштабе, а как это практически делается, простые «россияне» могут видеть на примере «раскрутки звёзд» шоу-бизнеса. Как говорит один из специалистов: дайте мне сто пятьдесят тысяч долларов, и я из кривого и хромого сделаю телезвезду!

Но пока продолжалось формирование образа учёного мирового уровня, молодой человек ещё несколько лет продолжал работать н патентном бюро.

Интересная деталь - не сохранилось никаких записей и черновиков его первых работ.

Наконец, настал момент, когда уже можно было «порадеть родному человечку», устроить его на профессорскую должность.

Выборы на эту должность в двух разных университетах проводились по единой схеме: фавориты-конкуренты отказывались от конкурса, оставляя должности молодому учёному.

Время шло, выходили новые статьи с разными соавторами. В этом плане система работала чётко: когда у молодого гения возникали математические трудности, он немедленно получал помощь от ученых евреев, фамилии которых (как соавторов) в повторных публикациях из текста изымались.

Наконец, международный сионистский комитет посчитал возможным представить молодого гения на соискание Нобелевской премии. Нобелевский комитет не мог дать премию за развитие чужой гипотезы, а при очередном представлении присудил её за открытие нового физического закона (частного) и за работы в области теоретической физики вообще.

Естественно, имелись критики и противники развиваемых гением теорий, так, один из них писал, что они представляют собой пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы, так как используют математическую болтовню, составленную из старых сведений и произвольных добавок.

Но тогда уже усиленно насаждалось мнение, что все нападки на теории гения были частью большого заговора против демократии и прогресса.

С самими же противниками поступали круто: одного из них посчитали необходимым обследовать психиатрически, а на другого впоследствии пытались представить материалы в гестапо по причине его возможного еврейского происхождения.

Сам же гений всю жизнь оставался противником национализма и истинным интернационалистом. Известен факт - когда к нему за помощью обратился польский еврей с просьбой устроить его на работу в университет преподавать физику, гений ответил, что в системе Академии это трудно сделать (все они антисемиты!) и порекомендовал его другому учёному, даже не спросив, имеет ли этот польский еврей хоть какое-нибудь представление о физике. Чем не пример интернационализма? Сам же он писал, что стал принимать активное участие в международном сионистском движении после 1-й Мировой войны.

В двадцатых годах закончилось формирование образа гения всех времён и одного народа, и он с новой женой-еврейкой (троюродной сестрой по отцу и двоюродной по матери) в начале тридцатых годов перебрался в Америку, где евреями-миллиардерами братом и сестрой был создан специальный институт, что позволило гению до конца дней своих заниматься поисками философского камня - созданием единой теории, описывающей все физические процессы.

Фотография гения всех времён и одного народа с высунутым языком обошла все печатные издания мира. Гений был прав, показав «своими» теориями «крупный кукиш" (опять по Высоцкому) всему учёному и неучёному человечеству.

Создаётся впечатление, что на старости лет у Эйнштейна стала пробуждаться совесть, в 1948 году он писал: «Пусть никто не думает, что великое создание Ньютона может быть ниспровергнуто теорией относительности или какой-нибудь другой теорией. Ясные и широкие идеи Ньютона навечно сохранят своё значение фундамента, на котором построены наши современные представления».