Максим Кронгауз - Русский язык на грани нервного срыва

Устарело и существительное женского рода nasarde , обозначающее удар или щелчок по носу, как в прямом, так и в переносном смысле.

Существительное женского рода patache обозначало лишенный комфорта дилижанс, на котором на небольшие расстояния перемещались крестьяне. Интересно, однако, что водителей такого дилижанса называли patachon , а поскольку вели они несколько рассеянный (не сказать богемный) образ жизни, появилось выражение la vie de patachon ( жизнь «паташона» ), которое тоже благополучно устарело.

А вот смешное и очень длинное междометие saperlipopette! , когда-то богохульство, а сейчас повод для каламбуров. Его упоминает среди любимых ругательств один из гостей «Культурного бульона», правда, в виде целой фразы Зa me perd les popettes , звучащей очень похоже и совершенно бессмысленной (во всяком случае знакомые французы интерпретировать ее не смогли).

Как можно не пожалеть об уходящем неизменяемом существительном мужского рода suivezmoijeunehomme (буквально: следуйте за мной, молодой человек ). Так назывались ленты на женских шляпках, грациозно раскачивавшиеся сзади и как бы приглашавшие молодых людей последовать их движениям.

А вот существительное женского рода gourgandine обозначает уже самих женщин, легких и, как пишет Пиво, «без холода в глазах». Однако, предупреждает он, не надо путать их с женщинами легкого поведения, поскольку «гургандинки» делают это не ради денег. Слово происходит от названия корсета со шнуровкой на груди, а дальше автор порождает уж совсем непереводимый каламбур: Dйlacer la gourgandine avant d’enlacer la gourgandine – что-то вроде снять гургандину ( корсет ) перед тем, как обнять гургандину ( девушку ).

Ну, и чтобы покончить с французскими двусмысленностями, сообщу, что из языка ушло существительное мужского рода vit , вполне корректное, а главное, самое короткое название мужского полового органа. Впрочем, успокаивает Пиво, еще осталось бессчетное количество других названий, правда, все они будут подлиннее.

Вообще, надо сказать, что авторские комментарии, как уже видно, весьма веселые и неформальные, часто вполне информативные. Из них я, например, узнал, что устарело слово brunet «брюнет», а вот brunette «брюнетка» вполне живо. Русский язык оказался в данном случае более политически корректным, сохранив оба заимствованных из французского языка слова.

Еще удивительнее оказалась для меня информация о романе «La Disparition», написанном Жоржем Переком (Georges Perec) и опубликованном в 1969 году. Бернар Пиво, не оценивая его художественные достоинства, признает его лингвистическим подвигом. Автор поставил и выполнил задачу не использовать в романе букву « e ».

Рассказ о книге Пиво можно продолжать, и так перебрать все сто спасенных слов. Но главное должно быть уже ясно. Перед нами очень французская, легкая и веселая, но вместе с тем мудрая книга о словах и языке.

Конечно, спасти слова, то есть сохранить их в языке, невозможно, но ведь понятно, что автор и не ставил такой задачи. Скорее, сохраняется память об этих словах. И мне остается только с завистью вертеть в руках книжку Бернара Пиво, представителя редкой профессии – спасателя слов.

Большинство людей даже не представляют, в каких сложных, а порой интимных отношениях они находятся со словами родного языка. Иногда любовь или нелюбовь к слову сугубо индивидуальны и чтобы объяснить их, придется залезать в подсознание или искать какую-то психологическую травму в детстве. Вот я написал слово сугубо и внутренне поежился. Чем-то оно не по душе мне, а чем – объяснить не могу. Может быть, тем, что звучанием напоминает суккуба , а может быть… Впрочем, не стоит заниматься публичным самоанализом, лучше честно признаться, что все мы находимся во власти слов.

Некоторые лингвистические симпатии и антипатии носят гораздо более общий и регулярный характер. Мной был проведен эксперимент по выявлению любимых и нелюбимых слов, результаты которого были частично опубликованы в журнале «Власть» в 2005 году. Журнал к тому же помог мне, опросив многих известных людей: политиков, бизнесменов, деятелей шоубизнеса и т. д. Многие слова – герои всех предыдущих глав – были использованы в этом эксперименте и, действительно, вызывали у людей сильную реакцию. Фактически в этой главе я подвожу итог сказанному ранее.

Можно выделить группы или даже целые пласты слов, вызывающих у большинства людей разнообразные, иногда довольно сильные эмоции. Интересно, что то или иное отношение к такой группе слов оказывается важной характеристикой самого человека. Скажем, любовь или нелюбовь к крепкому словцу делит человечество на два противоборствующих класса и кое-что говорит нам о характере, темпераменте, воспитании и т. д. конкретного человека. Да и вообще, наше отношение к другим людям формируется не только «по одежке и уму», но и по тому, как они говорят, в частности, какие слова используют. Одно единственное слово – например, грубое или неграмотное (или, наоборот, «слишком умное») – может вызвать отторжение и заранее испортить общение.

Сегодня в русском языке таких «групп риска» довольно много. Связано это с тем, что за последние 10–15 лет наш лексикон изменился очень сильно. У одних людей эти изменения вызывают резкое неприятие и вообще оцениваются ими как порча языка. Для других же новые слова кажутся интересными игрушками, с помощью которых можно сделать свою речь более эмоциональной, более яркой, наконец, более модной. Часто отношение к «лексическим новинкам» определяется возрастом, грамотностью, профессией или, шире, – социальным положением. У слов, как и у людей, есть свой характер, своя популярность, свой престиж. Современная же русская речь является смешением всего, что только существует в языке (в том числе и того, что ранее существовало на глубокой периферии).

Итак, что же за группы слов вызывают особое к себе отношение?

Прежде всего, это заимствования. Заимствований в русском языке всегда было много, но сейчас они хлынули таким потоком, что часто даже затрудняют понимание текста. Особое раздражение вызывают «избыточные» заимствования, то есть когда заимствование дублирует по смыслу уже существующее в русском языке слово (иногда при этом заимствованное ранее и из другого языка). Чаще всего это модные слова типа комьюнити (вместо сообщество ), интервью (в новом значении вместо собеседования ), лофт (вместо чердака ) и т. д. Самым известным примером такого рода является, пожалуй, консенсус , по значению совпадающий с русским словом согласие . Его короткое воцарение в русском языке было связано как раз с помянутыми выше сложными отношениями, а именно – загадочной любовью к нему Михаила Сергеевича Горбачева. К месту и не к месту мы пытались «достигнуть консенсуса», кончилось же все тем, что слово практически исчезло из нашей речи. Напротив, некоторые заимствования остаются, и раздраженным носителям языка приходится с этим смириться. Так, трудно вообразить себе современный мир без презентаций , несмотря на существование почти полного синонима – слова представление .