Газета Дуэль - К барьеру!_N 12 2009г.

Разделение одной сложной производственной задачи на тысячу простых и выполнимых любым средним человеком действий, переход от мастерства к навыку дало индустриальный эффект простоты (как следствие — массовости) тиражирования сложных по устройству и назначению предметов.

Элементация — душа разделения труда, лежащего в основе любого индустриального потенциала. Но элементация порождает тысячу ненужных и нелепых без конечного продукта вещей, тысячу ненужных и нелепых в отсутствие спроса на конечный продукт производств. Ценовое или моральное банкротство (устарение, например) конечного продукта сложной цепи приводит к эффекту «падающего домино» в очень длинной взаимосвязанной череде производителей.

Цепь работает в одну сторону: крах финального продукта индустрии разрушает всю корневую матрицу его элементной базы. Но вновь возникающая потребность в конечном продукте упирается — даже после небольшого по срокам перерыва — в отсутствие элементов, из которых может быть собран тиражируемый в миллионах копий сложный шедевр инженерного гения. Наличие финансовой возможности отнюдь не гарантирует наличие технологической потенции!

Поэтому элементация индустрии естественным образом диктует непрерывный характер её воспроизводства. Наиболее очевидна эта ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ НЕПРЕРЫВНОСТЬ, недопустимость прерывания производственного процесса в металлургии. Тут вообще все иллюстративно: отключил домну на один день, перестал подогревать её — «засадил козла», как говорят металлурги, то есть угробил гигантское промышленное сооружение, которое теперь легче разобрать по кирпичику, чем снова разогреть и расплавить…

Но металлургия — отнюдь не какое-то исключение из правила, а прямая демонстрация необходимого для большинства промышленных отраслей правила: чем сложнее элементация, чем обширнее комплектация конечного изделия, тем НЕПРЕРЫВНЕЕ по сути своей процесс его сборки-производства. «Козла» можно засадить не только в металлургии — последние 20 лет мы, индустриалы СНГ, наблюдаем это в изобилии горьких примеров.

Спрос потребителей дискретен. Допустим, сегодня мне нужен пылесос, а потом я лет десять буду пользоваться уже купленным, пока он не сломается или морально не устареет. Но если я ПРОИЗВОДИТЕЛЬ, а не потребитель пылесоса, то я не могу ждать 10 лет, я не могу мириться с приливами и отливами рыночного спроса. И не могу я мириться не потому, что я капризный или жадный, а просто потому, что если сегодня я не закуплю (из-за временного простоя конвейера) комплектующую деталь, завтра мне уже негде будет её закупить. Мой поставщик выпускает сущую дребедень, которая вне и помимо пылесоса нигде не нужна, он разорится, и пресечется цепочка элементации.

Его рабочие уйдут, конвейеры растащут на металлолом. Потом мне потребуется очень много денег, времени и сил, чтобы попытаться восстановить производственный потенциал погибшего поставщика, и не факт, что эта тяжелая и длительная работа будет иметь желаемый результат.

Только либеральные фетишисты, не нюхавшие заводских масел и гари, верят во всемогущество денег. Приведу простой пример: засохший по настоящему цветок, превратившийся без регулярной поливки в бурьян, НЕВОЗМОЖНО ОТЛИТЬ никаким количеством воды. Его можно утопить в воде (под водой в данной аналогии я разумею запоздалые ассигнования), но он бурьяном и останется…

Чем сложнее инженерный замысел, тем большую элементную базу он требует для своего осуществления. В отсутствие потенциала производства комплектующих даже самое современное, с иголочки, производство будет пароходом «Челюскин», застрявшим во льдах. Можно купить самые современные пушки, но они — по определению — хлам без производства подходящих к ним снарядов. Да разве только снарядов?! Они будут безвредным для врага хламом и без обученного персонала артиллеристов, и просто без какой-нибудь рекомендованной производителем смазки. Чем сложнее техника, тем короче ряд совместимых с ней смазок, тем специфичнее и сложнее они в производстве.

Чем сложнее пушка — тем меньше шансов не испортить её деревенским дёгтем. Следовательно, само по себе наличие или отсутствие сложных, сверхсовременных пушек (равно как и любых других элементов модерна) ничего не решает и не определяет. Индустрия требует сложных, многоуровневых и постоянно (вне прихотей и капризов потребительского рынка) работающих НЕПРЕРЫВНЫХ цепей промышленной кооперации. При этом нарушение одного из тысячи элементов производства (т. е. проблема всего лишь с 1/1000 производственного парка, персонала, производственного капитала) приводит к пересыханию всего русла индустриального потока.

Этого никогда не могли понять финансисты и банкиры. Для них разница между 100 и 99 рублями совершенно справедливо почитается за ерунду. Это связано с тем, что покупательная способность рублей независима друг от друга, и с выбыванием одного рубля все остальные рубли отнюдь не поражаются в правах.

Но с точки зрения производственника, индустриала, капитал, вложенный в производство, НЕДЕЛИМ по причине элементации. Машина состоит из десятков тысяч деталей, но без одной-единственной детали все остальные её детали — бессмысленное нагромождение, мусор. Испортишь один рубль стоимости — не денежный, а на практике выпускающий комплектующие — потеряешь без возврата 100, 1000, 100 000 вложенных в производство рублей.

Производственный потенциал без одной-единственной детали начинает стремительный распад. Поскольку никто не может получить оплату за труд, вслед за первым поврежденным элементом промышленной сборочной цепи вываливаются ещё несколько самых слабых звеньев. Их выпадение делает ещё более бессмысленным существование оставшихся.

Начинает процесс — в самом лучшем случае — процесс ПРИМИТИВИЗАЦИИ промышленного производства. Оставшись без нужных элементов, производство пытается сделать полезный предмет проще, без отсутствующих деталей. Так идет регресс, технологическое движение вспять национальной индустрии. Нет шарниров — уберем дверцу, нет стекла — затянем бычьим пузырем…

Но архаизация и примитивизация индустрии есть не преодоление гибели, а лишь её отсрочка. Международная конкуренция быстро погубит любителей заменять стекла бычьими пузырями.

Сложная индустриальная среда делает, таким образом, бессмысленной игру либеральных экономистов в санацию посредством разорения неконкурентоспособных. Два ремесленника действительно могут спорить друг с другом — кто из них достоин выжить в экономическом соревновании, отбив клиентов у неудачливого соперника.

Но в сложнейших системах взаимной зависимости и кооперативной элементации нуждающейся в центральном диспетчере современной индустрии невозможно вымирание слабых и выживание сильных, потому что мотив сотрудничества здесь гораздо значимей с технологической точки зрения, чем мотив борьбы за потребителя. Например, разорение отдельно взятого фермера возможно, а разорение отдельно взятого авиационного завода — нет (только всей авиационной промышленности разом), разорение отдельно взятого портного или сапожника — возможно, а разорение отдельно взятой газоперекачивающей станции или отдельно взятой электроподстанции — принципиально невозможно. Применять здесь принципы частной рентабельности, конкуренции, рыночного спроса и коньюнктуры так же нелепо, как в современном реактивном самолете заменять алюминиевые листы на фанеру…