Газета Завтра - Газета Завтра 822 (86 2009)

Случился удивительный казус. Перед очами общественности вдруг обнаружился роман "Околоноля" никому доселе не известного автора Натана Дубовицкого. Роман обнаружился так, как если бы сразу нескольким астрономам порекомендовали направить телескопы на определенный участок неба. Участок неба именовался петербургским журналом: "Русский пионер". Звезда была открыта, роман прочитан, в ряде изданий появились восторженные рецензии. Сенсация была взвинчена сообщением, что автором романа является Замглавы кремлевской администрации Владислав Сурков, псевдоним "Натан Дубовицкий" ассоциируется с именем жены Суркова Натальей Дубовицкой. И как следствие - язвительные насмешки и колкие шуточки, осторожные суждения и пылкая апологетика. Не часто из-за кремлевской стены к нам вылетают романы. Всё больше указы, закрытые инструкции, циркуляры политических мероприятий - таких, как, скажем, президентские выборы. Этот казус показался мне настолько захватывающим, интрига с авторством столь увлекательной, что я отыскал упомянутый журнал с упомянутым романом упомянутого, но неопознанного автора, и разом прочитал его. Ощущение от прочитанного раздваивалось, в зависимости от того, кем мыслился автор. Никому не известным литератором или повсеместно известным Владиславом Сурковым. Эту двойственность я заложил в эссе, состоящее из двух представлений. Одно - если автором является загадочный аноним. Другое - если аноним сразу разгадан, и автографы нужно брать прямо в Кремле, записываясь на прием к Владиславу Суркову. Вот первый вариант суждений. Роман отличный, пожалуй, безупречный, несущий черты изысканности, школы, литературного мастерства, которые даются трудами, приходят с годами, добываются множеством предварительных упражнений. И выглядит странно, что у романа нет литературных прелюдий, мы не знаем молодого, начинающего Натана Дубовицкого. Ведь даже у великого Гоголя были ученические работы. Пушкин и Лермонтов писали юношеские, неопытные стихи. Этот роман одинок, как книга, единственно уцелевшая из сгоревшей библиотеки. Что увеличивает интригу, затягивает на ней еще один узел. Главным героем романа является язык. Изящный, сложный, метафоричный, он меняет от эпизода к эпизоду свою музыку, густоту, цвет. Несёт в сокровенной глубине незастывающую магму, в которой плавятся залетающие в язык фрагменты сленга, англицизмы, техницизмы, строки из Евангелия, цифровые коды, изречения древних, легкомысленный мат. Этот язык является достижением постмодернистской словесности. Собственные имена с маленькой буквы. Бюрократические сокращения слов. Слитно, без пауз и разрывов, написанные абзацы. Включение в основной текст других текстов, написанных в иной стилистике. Творящей силой этого языка является ирония. Она определяет выбор метафор, сознательную порчу фразы, издевку над грамматикой и смыслом. Не будь этой магмы, не будь музыкальной, пронизывающей роман иронии, язык мог бы погибнуть от множества чужеродных попаданий. Словно откликаясь на окончательную гибель фольклора, столетиями питавшего русский язык, предчувствуя вторжение в язык множества ржавых и ядовитых фракций, литература успела выработать волшебную субстанцию, в которой каждая заноза мгновенно окружается защитным слоем чудесных слов. Порча становится частью эстетики. Язык не просто выживает, но переплескивается в чашу новой, технотронной красоты. Автор - не провинциал, блестяще изучил школу современного постмодерна. Он филолог до мозга костей. Мир, описанный этим языком, не нов. Галерея излюбленных постмодернистами персонажей: бандиты, мафиози, гедонисты всех мастей, растленная интеллигенция, омерзительные политиканы, деклассированные люмпены, беспомощные мечтатели. Новизна лишь в том, что герой, принадлежа к этому кругу, мучается, вращаясь в колдовской абсурдистской реальности. Не умеет найти выход, не знает, как "соскочить с колеса сансары", не верит, что за пределами этой реальности есть божественное, вечное, возвышенное, к чему прорывается верящая, наделенная мистическим опытом душа. Душа героя иная. Он рефлексирует на тему смерти и бессмертия, добра и зла, божественного и безбожного, но сам навсегда остается среди кислотных испарений, которые в конце романа погружают его в галлюциногенный бред, в сон то ли жизни, то ли смерти, в дурную бесконечность неизбывной боли. Лишь однажды открылся ему тончайший канал в небеса, где тишина, неизреченность, инобытие, - явился и тут же закрылся. Пуповинка с небом была разорвана. Жуткая мнимость мира не распалась, как у Цинцинната в "Приглашении на казнь". Сомкнулась навсегда, побуждая героя блуждать в лабиринте безысходности, с ироничной безжалостностью к себе и миру. "Околоноля" - это состояние вселенской энтропии, приближение Вселенной к "абсолютному нулю", остывание мироздания, где всё слипается: добро и зло, боль и сладость, преступление и добродетель, - и людям уже не удается сберечь суверенность, свою тающую личность даже ценой великих злодеяний. Таковы суждения о романе, если бы автором его был загадочный литератор. Совсем иное, если роман писался в кремлевском кабинете, подсвеченный золотом кремлёвских соборов, среди надгробий князей и царей, в гулком пространстве, помнящем Партийные съезды, хруст сталинских сапог, мистику великих парадов. Гигантский, небывалый материал, уникальный опыт, круг кремлёвских небожителей, субстанция власти, разлитая среди палат и соборов, - художник откажется от любых сюжетов, лишь бы запечатлеть этот мир. Где этот мир в романе? Почему художник рисует узнаваемых и уже не поражающих воображение монстров, когда обладает знанием о политических и магических технологиях? О страшных вызовах, брошенных Государству Российскому? Об истинном устройстве власти и о тысячах масок, под которыми прячется её жуткий и прекрасный лик? Почему не рассказано, как нажатием кнопки развязываются силы, уносящие миллионы жизней? Как умаляются президенты, возвышаются патриархи, расщепляется надвое державная власть, и начинают клокотать котлы, в которых варится мясо целых народов? Если автор Сурков, то отсутствие этих сюжетов - дефект романа, робость художника, дезертирство с поля боя, на которое его направил Господь. Но, быть может, это роман-послание, в котором кремлевский демиург из-за каменных зубцов подаёт весть о себе, рассказывает о том, какой он на самом деле, что творится в его душе, в чём его бездна, в чем его мучительная трагедия? Мы узнаем, как он ненавидит и презирает дельцов и инфернальных эстетов, мрачных палачей и блистательных самок, среди которых вращается.