Константин Симонов - Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы

– Давай принимай! – говорит солдат. – Давай принимай! Немцы мне хату побили. Принимай посылку, а то ты не почта, раз не принимаешь.

Многие посылают мешки с гвоздями, тоже для новой хаты. А один принес свернутую в круг пилу.

– Ты бы во что-нибудь завернул ее, – сказали ему на почте.

– Принимай, принимай, чего там! Мне некогда, я с передовой.

– А где ж у тебя адрес?

– Адрес на пиле написан, вот, видишь?

И действительно, там, на пиле, химическим карандашом был написан адрес.

Услышав этот рассказ Исаева, я вспомнил о другой истории, которую мне недавно рассказывали. После взятия какого-то из маленьких немецких городков старшина роты, в прошлом председатель колхоза, наткнулся там на брошенный хозяевами магазин мужских шляп. У него была с собой ротная повозка, он погрузил на нее шляпы, а потом сделал большую посылку: запаковал, всунув одна в другую, тридцать новых фетровых шляп и послал их к себе в колхоз с письмом, в котором писал жене: «Посылаю к Первому мая подарки колхозникам. Раздай всем мужикам, которые остались живы. Пусть к Первому мая оденут, меня вспоминают».

Гречко, уходивший в блиндаж, вернулся.

– «Борисы» пошли. Хорошо пошли.

– Да, а лучше все-таки было бы отложить, – сказал Мехлис.

– Трудно это делать, – сказал Гречко. – Это значит, все настроение сорвать у людей, если отменить. У людей настроение наступательное. Поскорее наступать, а потом поскорее по домам.

– Это, знаете ли, опасное настроение, – сказал Мехлис.

– Почему опасное?

– Потому, что в этой фазе излишний акцент ставится не на слове «наступать», а на словах «по домам».

Гречко не стал отвечать. Промолчал.

Артподготовка продолжалась. Длилась она примерно минут пятнадцать.

Я спросил Гречко:

– Какова мощь этой частичной артподготовки по сравнению с той основной, которая будет позже?

– Примерно такая, – сказал Гречко. – Сейчас по два дивизиона на каждый батальон действует и еще кое-что. В общем, сто орудий в течение пятнадцати минут. А когда начнется не ложная, а настоящая, будут действовать девятьсот орудий да плюс тяжелые эрэсы, и не пятнадцать, а сорок пять минут. Раз в тридцать мощнее.

– А как вы считаете, немцы принимают это сейчас за настоящую артподготовку?

– Думаю, что так. Мы и легкими эрэсами по ним палили, и все-таки, когда сто орудий густо бьет, это сильный огонь, в особенности если воспринимаешь это не здесь, а там, где разрывы ложатся.

Вскоре пришло донесение по телефону: взяли первых семь пленных. Продвинулись метров на триста за железную дорогу. Все пленные из штрафной роты 1-й танковой армии. Рота эта села в окопы только сегодня ночью, но пленные говорят, что вашего наступления сегодня не ждали. Вообще-то знали, что наступление готовится, поэтому их и посадили на передний край в окопы, но, когда именно будет это наступление, не знали.

К Мехлису подошел командующий артиллерией фронта Кариофилли. У них сразу зашел разговор об артиллерийской арифметике – сколько, когда и где истрачено снарядов, сколько, когда и где их будет нужно.

– Надо пооборотистей быть, – сказал Мехлис. – Надо все, что можно, сверху вытаскивать. Я вот звоню наверх и, если на звонок ответ положительный, не дожидаюсь документов, начинаю действовать без них. Привожу и расходую! Мне нужно, чтобы начальство сказало «а», а все остальное мы тут и без него договорим.

Разговор перешел на 18-ю армию, где собирались менять кого-то из артиллерийских начальников.

– Надо Гастиловича подтягивать, – сказал Мехлис о командующем 18-й армией. – Они наступать еще не начали, а надо чтобы подтянулись. А то левый фланг так отстает, что даже на карте некрасиво выглядит. Правда, и все мы отстаем. Кажется нас скоро Второй и Первый Украинский фронты в окружение возьмут, – добавил он с горькой усмешкой.

– Что наблюдаешь? – спрашивал в это время Гречко у командира дивизии. И, положив трубку, сказал: – Жалуется, что ничего не видит. Даже боя своего батальона не видит, хотя находится от него в пятистах метрах.

Мимо нас прокатил маленький связной броневичок.

– Знаете, как этот броневичок солдаты зовут? – спросил Исаев у Мехлиса.

– Нет, а как?

– «Прощай, родина!»

– Ну да, конечно, броневая защита у него плохая, – сказал Мехлис. – Но ведь его никуда и не посылают, только так, для связных офицеров.

Артподготовка закончилась. Теперь били только орудия сопровождения. Немцы начали все сильнее огрызаться. Где-то впереди рвались их мины и снаряды и слышалась ожесточенная ружейно-пулеметная стрельба. Из дивизии докладывали, что пленных взяли уже сорок семь человек, все на одном километре по фронту и все из штрафной роты, которая, наверное, и занимала целиком как раз на этом километре всю первую траншею.

– А ну, дайте залп между первой и второй линиями траншей, чтобы противник не оторвался и не ушел, – скомандовал кому-то по телефону Гречко. И, положив трубку, с большим оживлением, чем все, что он говорил до сих пор, сказал: – Думаю, что мы дезориентировали противника. Он решит после этой разведки боем – он сейчас уже понял, что это была разведка боем, а не наступление, – что мы сегодня будем уточнять результаты, допрашивать пленных и начнем наступление завтра. А мы начнем его сегодня.

– Сорок семь пленных, да еще штрафников, – сказал Мехлис, – сразу же во время разведки боем – это симптоматично. Видимо, воюют без большой охоты.

– Но вот погода не улучшается, – сказал Гречко.

Мехлис холодно посмотрел на него.

– А по-моему, погода стала лучше.

По своему характеру он, по-видимому, любил, чтобы желаемое как можно скорее становилось действительным, и ему казалось, что погода улучшается, хотя она ничуть не переменилась.

– Ветер, наверное, все же разгонит туман, – сказал он.

– Ветер не сильный, – сказал Гречко. – Даже ветки не шевелятся.

– А вы не смотрите на ветки. Всегда на дым надо смотреть, – сказал Мехлис. И он показал на шедший из трубы дым.

– Видите, ветер порядочный.

К Гречко подошел полковник, командир полка самоходных орудий.

– Готовы люди? – спросил Гречко.

– Готовы.

– Хорошо. Имейте в виду, Гордеев, возможно действие немецких самоходок вдоль шоссе. Предусмотрите это.

Мы снова зашли в блиндаж.

– Как наши снаряды ложатся, наблюдаете? Какое настроение? – спрашивал по телефону Гречко. Его, видимо, плохо слышали. – Настроение у людей какое? – громко повторил он. – Хорошее настроение у людей. Подбодрите людей. Скажите им добрые слова перед атакой, и пусть не обращают внимания на погоду.

– Когда начнете общую артподготовку? – спросил Мехлис, который больше не поднимал вопроса о приостановке наступления.

– Через полчаса, в одиннадцать ровно, – сказал Гречко.