Газета Завтра - Газета Завтра 824 (88 2009)

Под влиянием духовного импульса люди, воспринявшие данный миропроект как свой, формируют его сакральное ядро, в котором устанавливается мистическая (метафизическая), сакральная связь с высшими силами. Насколько реальна эта связь и что она представляет собой в действительности - отдельный вопрос. Для нас, как христиан, очевидно, что подлинное богообщение имеет место лишь в святой и спасительной апостольской и соборной православной Церкви. Однако в данном случае важно, что носители любого религиозного (или даже квазирелигиозного!) проекта всегда вдохновляются неким духовным началом, пусть даже, с нашей, христианской, точки зрения и ложным. Ложное - не значит иллюзорное! Готовность к жертве всегда базируется на реальной живой вере в существование некоего высшего начала, по сравнению с которым сохранение земной физической жизни человека не осмысляется как самодовлеющее и самоценное. В этом - вся суть, зерно религиозного сознания, и именно этим религиозное сознание отличается от нерелигиозного. Даже атеизм, осмысляемый религиозно, как вера, несёт в себе определенный запас неких духовных энергий, пусть даже тёмных и прямо сатанинских. Однако в нашем конкретном случае даже все эти оговорки не столь уж и важны, поскольку мы-то сейчас рассуждаем именно о христианском, православном религиозном проекте, в основе которого - всегда связь со Христом и со всей Троицей, духовное соединение с Богом по благодати, в реальности и истинности которого для нас нет ни малейших сомнений.

Именно эта связь имманентного и трансцендентного является неисчерпаемым источником духовных, творческих сил для носителей проекта. Чем сильнее накалено сакральное ядро, чем в большей степени приверженцы проекта обладают живым чувством своей инаковости по отношению к внешнему миру, тем сильнее бывает последующая религиозная экспансия, выплеск религиозной энергии во внешний мир. Это опять-таки особенно ярко видно на примере древнего христианства. Сначала были катакомбы и мученики, "свидетели", отдавшие жизнь за Христа (и в немалом количестве!), затем - христианство завоевало империю, но никак не наоборот! Более того. Как только христианство приближается к религиозному доминированию в повседневной жизни империи, христианский сакралитет (будучи духовной основой этой внешней экспансии) начинает как бы искать себе нового места, lokus»а, и возникает новое, добровольное "мученичество", иными словами - монашеское движение, последовательно стремящееся к новому отделению от этого мира, где христианство, казалось бы, побеждает! Наряду с этим начинается христианизация, оцерковление культурных форм, доставшихся в наследство от "ancient world", их постепенная творческая трансформация, и Церковь приходит во все сферы жизни "большого" мира.

Итак, для здорового мышления вполне очевидно: экспансия религии вовне невозможна без духовного импульса и накаленного сакралитета, и именно последний, вливаясь в традиционные формы культуры, развивающиеся на основе культурной преемственности, лежит в основе их творческой трансформации. Нет духовного импульса и накаленного сакралитета - и "традиционная" культура всё более омертвляется, обессмысливается, становится мёртвой шелухой, до тех пор, пока её вновь не возгреет религиозный огонь, огонь веры и Откровения. Когда трансцендентное закрыто и остыло сакральное ядро - проект невозможен, и невозможно вновь возжечь религиозный пламень без жертвы и подвига.

КУЛЬТУРНЫЕ ТИПЫ И РЕЛИГИЯ

Сказанное выше и имеющиеся у нас культурологические познания неминуемо указывают на то, что в реализации религиозного проекта важнейшую роль играет определенного рода связь, соотношение его сакрального ядра и окружающих его (а также формируемых им) форм культуры. Эта связь никак не может быть произвольной. Когда "наши новые миссионеры", иные из которых еще всерьез считают себя философами и культурологами, говорят о "безразличии" Православия к тем или иным культурным типам и vice versa, невольно испытываешь сильное недоумение. Неужели эти люди не читали ни Шпенглера, ни Данилевского, ни К.Леонтьева, ни, наконец, Лосева? То, что Слово Божие (а, стало быть, и наша потенциальная "миссия") открыто для всех и обращено ко всем - это один вопрос. Но из этого же никак не следует, что связь между религией и порождаемыми ею социокультурными, политическими, экономическими феноменами, философией и т.д. является абсолютно произвольной, что здесь не действуют никакие, причем достаточно строгие законы и закономерности! Так, например, иудаизированный вариант протестантизма, породивший пуританскую этику и индивидуалистическую культуру капиталистического хозяйствования, никак не мог бы породить Домостроя и крестьянской общины, а, скажем, духовная аскетика "Добротолюбия" ни в коем случае, ни при каких условиях не заставит нас отстраивать социум по принципам шариата. Точно так же и в искусствах (то есть в культуре в узком смысле). Иконопись Рублева и Дионисия и знаменный распев никоим образом не могли бы быть порождением утонченной чувственности позднекатолической мистики, а "умное делание" исихастов ни при каких условиях не могло бы иметь своим культурным продуктом живопись титанов европейского Ренессанса или музыку эпохи барокко и классицизма. Существуют определенные, вполне непреложные законы движения традиции в истории, и игнорировать их, обращаться с традицией на основании собственного произвола - значит обрекать себя на историческую слепоту и заведомое историческое поражение.

МИССИОНЕРСТВО И ПОСТМОДЕРН

Ключевой постулат разбираемого проекта гласит, что миссионерствовать следует в культурных формах современного мира, дабы быть понятым этим миром и успешным в нем в качестве миссионеров. Это, казалось бы, простое и очевидное положение таит в себе массу подводных камней, и в них-то всё дело! Однако, прежде чем обратиться к этому главному для нас на сегодня клубку проблем, констатируем другую, не менее известную православной общественности, "миссионерскую" установку носителей проекта, от которой они, надеемся, не станут вдруг отрекаться. Факт состоит в том, что описанный выше, известный в истории классический путь реализации, развертывания религиозного проекта в данном случае отнюдь не востребован! Наши "новые миссионеры" хотят как можно меньше отличаться от внешнего мира (то есть от объекта своей миссии), мимикрируя под него. С одной стороны, и основные синодальные документы, и выступления Патриарха содержат вполне справедливые и достаточно жесткие обличения исчерпавшего себя постпросвещенческого либерализма с его безбожием, безнравственностью, попранием ценностей и т.д.; с другой же стороны, в самой Церкви, то есть в сердцевине, в сакральном ядре проекта запускается процесс модернизации, не замечать который может только ленивый или уж совсем заангажированный человек. Таким образом, носители данного проекта собираются во внешнем мире, подлежащем оцерковлению и новой христианизации, бороться с тем, что является последствием, продуктом тех процессов, которые они сами запускают в Церкви, то есть в ядре своего проекта! Вместо возгревания сакралитета, без чего невозможна религиозная "экспансия", выплеск религиозной энергии вовне, сакральное ядро (и так остывающее!) предполагается еще больше остудить, чтобы, не дай Бог, ненароком не обжечь "внешних", чтобы лучше "соответствовать" им, быть "доступнее и понятнее"! И это религиозный проект? На наш взгляд, этот лежащий на поверхности парадокс просто взрывает данный проект изнутри (если, конечно, верить, что речь идет именно о "миссии", о проповеди христианских ценностей).