Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма

На смену доисторическому периоду собирательства пришла эпоха охотников, в течение которой начали формироваться кланы, пытавшиеся таким образом увеличить свои шансы на выживание. Четко разграничивались охотничьи угодья и хозяйства, в которые ни в коем случае не допускали чужих, поскольку благополучие всего клана зависело от того, насколько умело оберегалась эта территория. В результате свобода, полученная благодаря менее затрудненному заселению естественной среды и более эффективной защите от ее угроз, вне границ, размеченных кланом, порождала, напротив, опровержение себя самой и заставляла клан умерять свои обычные требования в организации отношений с исключенными из существующего распорядка и представляющими какую-то опасность группами. С момента своего появления социально конституированное экономическое выживание подразумевало существование границ, запретов, непопулярных мер. Не стоит забывать, что до сегодняшнего дня, как история, так и собственно наша природа развивались в соответствии с общим направлением частного накопительства: получение классом, группой, кастой, наконец, индивидуумом общей власти над социоэкономическим выживанием при том, что форма этой власти остается многосоставной — от владения землей, заводом или капиталом до «чистой» власти над людьми (иерархии). За борьбой против режима, чей рай — государство кибернетического благополучия, скрывается необходимость еще более развернутой борьбы против фундаментального и имманентного порядка вещей, в развитии которого капитализму отведена мимолетная и преходящая роль; такого порядка вещей, который может исчезнуть, лишь если исчезнут последние следы иерархической власти наряду, конечно, с «дрянь-человеком».

Быть владельцем означает получить в свое безраздельное пользование благо, к использованию которого не будет допущен больше никто, признавая в то же время абстрактное право других на владение этим благом. Путем отлучения людей от фактического права собственности владелец распространяет свою власть на всех тех, кого он, таким образом, отлучил (в абсолютном смысле — на несобственников, в относительном — на иных собственников) и без кого сам он ничем не являлся бы. Здесь у несобственников нет выбора: владелец присваивает их собственность и отчуждает их как производителей его собственной власти, а их самих необходимость физического существования принуждает, пусть даже против их воли, к сотрудничеству, то есть, во-первых, к своему собственному исключению и, во-вторых, к выживанию в отсутствие жизни как таковой. Выключенные из процесса обладания собственностью, они все же участвуют в нем как посредники собственника — такое мистическое, по сути, участие всегда характеризовало все клановые и социальные взаимоотношения, которые постепенно пришли на смену принципу обязательного слияния, где каждый член общества непременно являлся неотъемлемой частью целого сообщества («органическая взаимозависимость»). То, насколько гарантировано выживание этих невладельцев, зависит от их действий в структуре частного собственничества. Они лишь усиливают право на собственность, от которой отлучены, и из-за этой размытости понятий каждый из них видит в себе участника собственности, живое воплощение права обладать. В свою очередь, эта слепая вера усиливает их положение на правах отлученных и зависимых. (Красноречивые примеры такого отчуждения: верный раб, полицейский, телохранитель, центурион — это существа, которые посредством своеобразного единения со своей смертью сообщают смерти силу, равную силе жизни, и в деструктивной энергии выделяют два полюса отчуждения — бесправного раба и полновластного хозяина). Для эксплуататора же такое положение вещей опасно. В его интересах поддерживать, укреплять и запутывать эту систему еще больше не потому, что он какой-то особенный макиавеллист, а потому, что он хочет остаться в живых. То, как организована внешняя сторона такого распорядка, тесно связано с сохранением его привилегий и физическим выживанием несоб-ственнника, который таким образом остается в живых и при этом эксплуатируется и не является личностью. Частное собственничество и доминирование, таким образом, устанавливаются с самого начала и воспринимаются как положительное право, пусть и в форме отрицательной общности. Для всех верное, в глазах всех оправданное божественными или естественными законами право на присвоение в частную собственность объективируется общими иллюзиями, универсальной трансцендентностью, общим и фундаментальным законом, в рамках которого каждый по-своему старается обустроиться в тех узких границах, что соответствуют его праву жить и условиям жизни в целом.

В таком социальном контексте функцию отчуждения должно воспринимать как необходимое условие выживания. Сам по себе труд несобственников противоречив настолько же, насколько и право на частную собственность. Труд этот делает из них совершенно подневольных существ, производителей своей же собственной экспроприации, выступает причиной исключения их из процесса собственничества и в то же время для рабов, рабочих, крепостных такой труд есть единственная возможность выжить. Она настолько уникальна, что занятия, вообще-то освобождающие жизнь от всякой осмысленности, принимают позитивный характер из-за естественного, саркастического искажения перспективы. Ведь ценность приписывали не только работе как таковой (в античных обществах это выливалось в жертвоприношения, в буржуазных обществах принимало иные грубые формы, выливалось в так называемые «народные демократии»), но и работе на хозяина; добровольное отчуждение стало почетной и едва ли вообще ставящейся под вопрос ценой выживания. Удовлетворение фундаментальных нужд остается лучшим стражем отчуждения; отчуждение сложно обосновать, иначе как объясняя его естественными необходимос-тями. Отчуждение умножает потребности, поскольку ни одной из них удовлетворить не может: теперь недостаток удовлетворения измеряется количеством машин, холодильников и телевизоров. С отчуждающих объектов был сорван трансцендентный покров тайны, и они остались оголенные, во всей своей обезоруживающей нищете. Быть богатым сегодня означает обладать большим количеством нищих предметов.

До недавнего времени выживание не позволяло нам жить. Поэтому стоит многого ожидать от все более увеличивающейся невозможности выживания, невозможности, которая станет очевиднее по мере того, как душащий избыток удобств и составных частей выживания сведет жизнь к примитивному выбору: самоубийство или революция.