Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма

Постсоветская территория в такой оптике оценивается как стремительно распадающаяся на «столичное» меньшинство, с некоторыми оговорками умещающееся в стандарт жизни «золотого миллиарда», и основное население новых стран, возникших на территории советского блока, жизнь которых окончательно скатывается к условиям и правилам третьего мира. Поэтому некоторый конфликт настроений, вкусов и сюжетов сопротивления в мегаполисах и провинции непременно учитывается теми, кто выступает как агент будущего восстания.

Например, если в первом сценарии акцент делается на небывалую реализацию индивидуальных возможностей личности и отказ от массы системных запретов и ограничений, то во втором, адресованном другой аудитории, особо могут подчеркиваться мотивы коллективной ответственности и классовой справедливости, а грядущее выяснение отношений между угнетенными и угнетателями приобретает мифологически экзальтированную окраску, вплоть до эсхатологических настроений, как в латиноамериканской «теологии освобождения». Ко второму сценарию с отдельными оговорками можно отнести субкоманданте Маркоса, Хью Ньютона, Франца Фанона, Абу Джамаля, Исраэля Шамира.

Третий сценарий — наиболее пессимистичный и экзистенциальный — рассчитан скорее на тех людей, которые не нашли себя в системе, но не в силу отставания от неё, а наоборот — по причине невостребованного обгона, «оверквалификейшн». Вокруг нас всегда есть люди, добившиеся гораздо большего, чем нужно для реализации принятой в обществе нормы счастья. Именно эти люди, у которых «есть все и еще чуть-чуть», острее других могут чувствовать всю уродливость предлагаемой системой «реализации» и сильнее других могут стремиться к «невозможному». Это те, кому «невозможное» действительно необходимо. Откровение проявляется в них не через бунт против произвола и не через деятельную солидарность с угнетенными, но посредством никуда не умещающегося и «опасного» избытка личного ресурса. Именно этот тип поставляет в историю наиболее «фанатичных» и самых непримиримых единиц, вроде основательницы немецких RAF Ульрики Майнхоф. Чтобы мобилизовать таких людей, бесполезно обещать им праздность, творческую реализацию или экономическое освобождение целых народов.

В третьем сценарии капитализм полностью справляется со всеми глобальными противоречиями, существовавшими в его системе. Справляется с помощью выведения новых, контролируемых при помощи зрелища одномерных людей, двуногих насосов с заранее смоделированным сознанием, прогоняющих сквозь себя в разном направлении большие и малые потоки капитала. Среди этих фантомов, жизнь которых не имеет никакого внекапиталис-тического смысла, существуют лишь редкие и роскошные недоразумения, единицы, в силу тех или иных «нежелательных» причин сохраняющие видовое достоинство и некоторые незапрограммированные цели и желания. Максимум для таких персон — поиск себе подобных и объединение в небольшие конспиративные альянсы, абсолютно непонятные и путающие остальное общество, преследуемые государством, ведущие свою внутренне необходимую им священную войну.

В наиболее мрачных киберпанковских вариантах третьего сценария интеллектуальная и преобразующая мир функция человека вообще постепенно передается более способному к решению таких задач искусственному разуму машин, суперкомпьютеры ближайшего будущего перехватывают факел эволюции у человечества, пробежавшего свой круг и впавшего на финише в маразм. Люди как вид остаются, не вписавшись в исторический поворот, на периферии истории мира. Их более деятельные и совершенные создания, ставшие передовым отрядом трансформаторов реальности, все сильнее удаляются от бессмысленной и неспособной качественно измениться человеческой толпы. В этой толпе остаются парадоксальные исключения, красиво и бесполезно мерцающие последние пассионарные искры исторического смысла, пережившие пик собственного вида и беспокоящие толпу просто потому, что не могут с ней слиться и стать простыми рыночными приматами, из которых эта толпа отныне и навеки состоит.

Третий сценарий в пропаганде используют Хаким Бей, Ги Дебор, Унабомбер.

Внутренний и внешний анархисты, подлинная утопия которых — это само восстание, а не его частное историческое выражение и уж тем более не некое «послереволюционное» бытие, используют три вышеназванных сюжета, детализируя их на местности и по ситуации, как буддистский наставник использует пробуждающие коаны, а гностик — посвящающие притчи.

Речь может идти об обострении протеста на территории мировой метрополии, о сохранении экологии, о контркультуре, о непроницаемых большим социумом линзах инобытия, о теологии освобождения или о технологии дестабилизации режима жизни современного мегаполиса, об избавлении от воспитанного семьей невроза или о концептуально новом способе общественного воспроизводства. Для анархиста, говорящего об этом, речь всегда будет идти о провокации пробуждения, об откровении, которое человек однажды обнаруживает в себе и узнает, что если оно ЕСТЬ, значит нет никакой системы, её истории и её «наиболее разумной на данный момент» власти, поэтому с этой властью не может быть никакого тактического консенсуса и временного компромисса. Анархист не может обнаружить это откровение вместо вас у вас внутри, зато он может попытаться его спровоцировать, тронуть с места первый камень вашей лавины-интифады.

У анархизма, даже в самом внешнем, то есть исключительно социальном, смысле растут перспективы в западном обществе, как и вообще у всякого радикализма. Наблюдатели связывают это с геополитическим поражением советского блока, а значит, с утратой возможности социального шантажа верхов со стороны дискриминируемых, выгодно разыгрывавших «красную карту» во второй половине ушедшего века.

Новая принятая в постиндустриальном обществе контроля система «гибкой», или «домашней», эксплуатации упраздняет многие из прежних социальных завоеваний, гарантий, а также существенно тормозит нежелательную «гедонистическую» эмиграцию из третьих стран, что приводит все чаще к прямым уличным столкновениям и другим непарламентским, даже неконституционным, формам выражения недовольства, в которых тамошние анархисты и их симпати-занты традиционно играют детонирующую роль. Подробно эти «глубинные» (в смысле — не всегда заметные для читателей популярных СМИ) процессы проанализированы в новой, написанной в римской тюрьме Ребибья книге Антонио Негри «Империя».