Владимир Цветов - Мафия по-японски

Когда в 1960 году в Японии поднялась мощная волна протеста против приезда в страну президента США Эйзенхауэра и власти почувствовали, что бессильны совладать с массовым движением, правящая либерально-демократическая партия обратилась за содействием к «защитникам свободного мира от международного коммунизма» — тем самым, что митинговали в буддийском храме в соседней с Токио префектуре Тиба. 18 тысяч гангстеров вызвались охранять вместе с полицией и армией американского президента. Вот уж поистине яркая демонстрация полицейско-гангстерского единства, которое не может быть нарушено мелкими частностями, вроде уголовного кодекса. Эйзенхауэр в Японию не приехал, но прецедент объединения сил властей и преступного подполья состоялся.

Токийская фирма «Нейм плейт» закрыла свое предприятие и выбросила рабочих за ворота. Хозяевам фирмы показалось выгоднее снести завод и продать землю, чем продолжать производство. Защищая свое право на труд, кстати сказать записанное в конституции, рабочие заняли цехи. Хозяева призвали якудза. В ту ночь, когда бандиты расправились с рабочими и очистили, угрожая оружием, завод от профсоюзных пикетов, никто не заметил вокруг предприятия ни одного полицейского.

«При звоне военной амуниции, как презренны все конституции». Вряд ли японская полиция знакома с высказыванием Козьмы Пруткова, но характер классовых отношений в буржуазном обществе точно соответствует сути бессмертного афоризма.

Густо накрашенная девушка раздевалась медленно. Пьяные голоса из зала торопили ее, самые нетерпеливые зрители подходили к открытой сцене, пытаясь схватить девушку за ноги. Она зло отбивалась от назойливых рук и устало переругивалась с залом. Что говорила девушка, никто не понимал. Специалистов языка висайя в зале не было. Девушке только что минуло семнадцать. До совершеннолетия, по японским законам, ей не хватало трех лет. Впрочем, возраст девушки, как и имя, установить сразу вряд ли оказалось бы возможным: девушку привезли в Японию с Филиппин по подложным документам.

Провинциально-аляповатая афиша в человеческий рост, установленная у входа в театр, уверяла, что во всем районе Кансай нет более откровенного стриптиза, чем здесь. Однако жители городка, затерявшегося в горах, проходили мимо намалеванных на синем холсте неестественно розовых тел, и скука захолустья загоняла в театр какой-нибудь десяток мужчин.

И все же стоило заглянуть в этот зал с продавленными креслами, с грязной сценой, которая задергивалась залатанным занавесом. Стоило потому, что в XX веке не так уж часто увидишь человека, проданного в рабство. Я нисколько не гиперболизирую. Семнадцатилетняя филиппинка, раздевавшаяся под музыку на сцене, была рабыней. Через месяц после того, как я увидел ее в отвратительном «стрип-шоу», о рабыне из филиппинского племени висайя написали японские газеты. Они дополнили рассказ, который я услышал от филиппинки.

Девушка приехала в Манилу в поисках заработка. Дома, в деревне на острове Минданао, остались отец и мать, которые не могли прокормить четверых дочерей и сына. Старшей пришлось отправиться в Манилу. Через неделю кончились деньги, что наскребли родители на дорогу девушке, но работу она так и не нашла. Наконец привалило счастье: ее взяли официанткой в кафе. Заработок — в пересчете на японские деньги 6 тысяч иен в месяц.

Однажды кто-то из посетителей кафе — лица девушка не запомнила, именем не поинтересовалась, хороший костюм сразу же внушил ей уважение и доверие к мужчине — выспросив ее, кто она, откуда и как попала в кафе, спросил: «А почему бы тебе не поехать в Японию? Выучишься на манекенщицу…» Потом внимательно оглядел ее: «Да из тебя вышла бы танцовщица. И еще какая!..» Дрогнуло сердце девушки: вот оно, счастье, вот они, сытая жизнь и крыша над головой! Тогда девушке только что исполнилось шестнадцать. А когда новый знакомый принес ей билет на самолет до Токио, девушка совсем поверила в свою удачу.

В самолете девушка летела не одна. Другая филиппинка и тот мужчина из кафе — позже из газет она узнает, что звали его Эммануэль Круз — тоже направлялись в Японию. В токийском аэропорту Нарита их встретила пожилая японка и сразу же забрала у девушек паспорта — на сохранение. Девушка отдала документ без всякого сожаления: в нем все было ложью — имя, возраст, место рождения. Только фотография, которую девушка дала мужчине в кафе, была в паспорте ее. Потом девушка прочтет в филиппинских газетах, что, как только ей вручили авиабилет, из Манилы в Токио ушла телеграмма с уведомлением, когда и каким рейсом отбывает «груз». Телеграмму отправил Эммануэль Круз — представитель «Инагава кай» на Филиппинах. Телеграмму получила танцевальная студия — представительница «Инагава кай» в Токио.

В конторе студии разговор с девушкой — деловой и недолгий. Да, здесь ее научат танцу. Да, она будет получать в день тысячу иен. Деньги, полученные во время учебы, и стоимость билета на самолет до Токио девушка, конечно, вернет студии из будущих гонораров. Девушка обязана говорить, что ей уже 20 лет. Но лучше вообще ничего не говорить и на улицу не выходить, так как ее дурное английское произношение и ничтожный запас слов обратят на нее внимание первого же полицейского. А ведь паспорта-то у нее нет, да и въехала она в Японию нелегально. И еще: работать иностранцам в Японии запрещено. Короче, за девушкой числится столько нарушений японских законов, что долгий тюремный срок ей обеспечен.

Учеба длилась около недели. В студии танцем называли стриптиз. Но если б девушке вздумалось уйти, сделать бы это было уже невозможно.

Неделя, минувшая после того, как девушка стала танцовщицей, приучила ее ко многим неожиданностям и разочарованиям. И все-таки первый день работы поверг ее в ужас. С наступлением сумерек хозяин студии посадил девушку и двух других филиппинок, обучавшихся «танцу» вместе с ней, в автомобиль и отправился в префектуру Тиба, неподалеку от Токио. У одного из баров, что длинной вереницей разноцветных рекламных огней освещали с обеих сторон новую автодорогу, хозяин остановился и жестом показал девушке на дверь с огромным изображением похотливо приоткрытых для поцелуя женских губ: «Тебе сюда».

После первого выхода, когда девушка с одеждой в руках вернулась из зала в артистическую уборную, содержатель бара сказал: «Танцевать ты не умеешь. Раздеваешься совсем не сексуально. В следующий выход разденешься догола». Девушка несмело запротестовала. Но сильный удар в лицо заставил ее покориться. В баре не было сцены, и девушка танцевала между столиками. Ослепленная светом яркого софита, она не видела лиц и была довольная этим.