Лев Троцкий - Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война

Когда уклон в одну сторону становился слишком большим и опасным для государственной самостоятельности Болгарии, возникала необходимость призыва к власти другой группы, которая, по традициям и связям своим, могла бы явиться носительницей нового курса, часто противоположного предшествовавшему. Князь Фердинанд с своей стороны заботился о том, чтобы не сжигать мостов ни в ту, ни в другую сторону. Он поддерживает контакт с Россией, когда у власти стоят русофобы, и пускает в ход связи с Веной, когда министерство принадлежит к русофильской партии.

«Киевская Мысль» N 320, 18 ноября 1912 г.

Итак, во внутренней политике Болгарии все правящие партии, со второстепенными уклонениями в ту или другую сторону, повторяют друг друга. Они все делают заимствования из одного и того же европейского источника, покровительствуют всеми средствами протекционизма туземной индустрии, все культивируют милитаризм и как можно туже подвинчивают податной пресс. Для широких масс населения, особенно сельского, в конце концов, довольно безразлично, какая из партий стоит в данный момент у руля.

Когда князь в 1908 году призвал к власти демократов (бывших каравеловцев), газеты спрашивали лидера их Малинова, [50]какими-такими демократическими средствами он собирается обеспечить себе парламентское большинство, раз у его партии в предшествующем парламенте было всего-на-всего шесть депутатских мест? «Я надеюсь на неорганизованную массу населения», – ответил Малинов и не ошибся в расчете. Выборы дали ему 166 мест из 203.

«Партия» политически безразличных и безличных здесь, по вполне понятным причинам, очень многочисленна и своими голосами определяет исход выборов. А незачем пояснять, что эта «партия» всегда склонна поддерживать власть. Для захолустного обывателя, для крестьянина, для маленького человека в Софии, которые успели быть разочарованы, – чтобы не сказать: обмануты, – всеми партиями, для них должно представляться более выгодным и удобным поддержать уже призванную к власти партию, чем кого-либо из пестрой оппозиционной братии, ибо власть, как власть, всегда имеет возможность хоть кое-что выполнить из своих обещаний, тогда как партии временной оппозиции одинаково бессильны что-либо сделать для своих избирателей.

Сказанного не нужно понимать так, будто здесь за три с половиною десятилетия свободной жизни совсем не выработалось политических связей и традиций. Политически бесформенная масса никоим образом не составляет 80 % голосующего населения, – между тем как каждое новое правительство получает свои 80 и более процентов общего числа мандатов.

Причина этой кричащей диспропорции коренится в избирательной технике. Болгарский избирательный закон не знает перебаллотировок. Правительство может получить меньшинство всех поданных в стране голосов, но достаточно ему получить в большинстве округов относительный перевес над каждой оппозиционной партией в отдельности, – и оно получает подавляющее большинство мандатов. Беспартийная масса избирателей недостаточно сильна, чтобы обеспечить каждому новому правительству абсолютное большинство голосов, но она достаточно многочисленна, чтобы обеспечить новой правящей партии перевес над каждой из оппозиционных партий в отдельности. Это приводит к следующему парадоксальному результату: в большинстве своем население голосует оппозиционно, а в парламенте безраздельно господствует партия, собравшая вокруг себя далеко менее половины избирателей; абсолютное большинство голосов бесплодно разбивается между несколькими партиями, которые мало разнятся друг от друга, а от правительственной отличаются только тем, что в данный момент лишены преимуществ и выгод власти.

Эта последняя, чисто техническая, причина правительственных побед легко устранима. Принятая уже парламентом пропорциональная система, первый опыт применения которой был сделан на последних выборах в двух округах, внесет, несомненно, новые черты в физиономию болгарского парламентаризма, уничтожив вопиющее несоответствие между голосами и мандатами. Но основной фактор политической борьбы – беспартийная масса населения, идущая за колесницей власти – долго еще будет определять ход и исход выборов.

«Киевская Мысль» N 322, 29 ноября 1912 г.

Политический строй Болгарии, каким мы его видели выше, можно определить как комбинацию из демократии и просвещенного абсолютизма. И это, повторяем, не случайное, а закономерное сочетание, обусловленное всей предшествующей историей Болгарии и ее нынешней социальной структурой.

Политическая демократия явилась здесь естественным отправным пунктом самостоятельного политического развития последних трех с половиною десятилетий. До освобождения здесь все противоречия растворялись в одном основном: все болгарское противопоставлялось всему турецкому. Турецкое господство было воплощением социальных невзгод, политических бедствий, национальной приниженности. Все болгарское казалось и считалось однородным, ибо равно бесправным. Низвержение турецкого ига не могло означать в этих условиях ничего другого, кроме освобождения и политического уравнения всех болгар. Равнобесправные должны были стать равноправными. Болгарская интеллигенция, руководимая Петко Каравеловым, [51]нашла для этого нового состояния готовое выражение в формулах западно-европейской парламентарной демократии. Великое народное собрание в Тырнове провозгласило суверенитет народа, одну палату, всеобщее голосование, ответственность министров. Те учреждения, которые были выработаны на Западе путем долгой внутренней борьбы, как ответ на потребности новых классов, оказались пересаженными сюда в готовом виде одним ударом, чтоб оформить те отношения, которые оказались налицо после механического свержения тяжелой всеуравнивающей крышки турецкого господства.

Освобожденная Болгария была с первого же дня поставлена в условия необходимости усваивать основные элементы европейской культуры и на основе новой техники, прежде всего, военной, отстаивать свое государственное существование. Между тем, масса народа, вчера только вышедшая из турецкого ига, не имела никаких навыков самостоятельного государственного управления. Буржуазия была лишь в зародыше и не успела еще сбросить с себя свои азиатские формы (чорбаджии!) {20} 20 Крупные землевладельцы-крестьяне. – Ред. ; политическое руководство страной было ей не по силам. Вот эти-то условия – необходимость реформ, с одной стороны, культурная отсталость населения и слабость буржуазии, с другой – и создавали в своей совокупности предпосылки просвещенного абсолютизма. Инициатива монарха и его международные связи получали огромное значение. А так как великий перелом 78 года в истории крестьянской Болгарии, [52]как мы знаем уже, естественно облек ее молодую государственность в доспехи народного суверенитета и всеобщего голосования, то вся дальнейшая политическая жизнь страны должна была свестись к борьбе и сожительству этих двух взаимно отрицающих друг друга категорий: абсолютизма и демократии. А в общественном развитии Болгарии не было, разумеется, недостатка в тенденциях, которые растравляли основное политическое противоречие, то усиливая монархию, то вливая живое демократическое содержание в отвлеченные демократические формы.