Лев Троцкий - Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста

На фронте события шли тем временем своим чередом. Организм армии был потрясен до самых глубин. Солдаты убеждались на деле, что огромная часть офицерства, перекрасившись в начале революции в защитный красный цвет, оставалась глубоко враждебной новому режиму. В Ставке шел открытый подбор контрреволюционных элементов. Большевистские издания преследовались беспощадно. Наступление давно сменилось трагическим отступлением. Буржуазная печать бешено клеветала на армию, и если накануне наступления правящие партии отвечали нам, что мы ничтожная кучка, что армия не знает нас и не хочет знать, то теперь, когда авантюра наступления так трагически закончилась, те же лица и партии всю ответственность за неудачу возлагали на нас. Тюрьмы были переполнены революционными рабочими и солдатами. К расследованию дела 3–5 июля были привлечены все старые судебные волки царизма. При этих условиях социалисты-революционеры и меньшевики осмеливались требовать от Ленина, Зиновьева и других товарищей, чтобы те добровольно отдали себя в руки «правосудия».

Замешательство в рабочих кварталах быстро прошло и сменилось революционным приливом в среде не только пролетариата, но и петроградского гарнизона. Соглашатели утрачивали всякое влияние, волна большевизма стала широко распространяться по всей стране из городских центров и через все препятствия проникла в ряды армии. Новая коалиционная власть с Керенским во главе уже открыто стала на путь репрессий. Министерство восстановило смертную казнь для солдат. Наши газеты закрывались, наши агитаторы арестовывались, но это лишь увеличивало наше влияние. Несмотря на все препятствия, какие чинились перевыборам Петроградского Совета, соотношение сил изменилось настолько, что по некоторым важным вопросам мы уже оказывались в большинстве. Точно так же и в Московском Совете.

В это время я вместе со многими другими товарищами уже сидел в Крестах, арестованный за агитацию и организацию вооруженного восстания 3–5 июля по соглашению с германскими властями и в целях содействия военным задачам Гогенцоллерна. Небезызвестный судебный следователь царского режима Александров, который вел немало дел против революционеров, теперь получил миссию охранять республику от контрреволюционных большевиков. При старом режиме население тюрем делилось на политических и уголовных, теперь установилась новая терминология: уголовные и большевики. Среди заключенных солдат царило горькое недоумение. Молодые парни, выходцы из деревни, не принимавшие раньше участия в политической жизни, считали, что революция раз и навсегда освободила их, и теперь с изумлением глядели на дверные замки и оконные решетки. На прогулке они каждый раз тревожно спрашивали меня, что это означает и чем это кончится. Я утешал их тем, что победа, в конце концов, останется за нами.

В конце августа разыгралось восстание генерала Корнилова. Оно явилось непосредственным результатом мобилизации контрреволюционных сил, энергичный толчок к которой дан был наступлением 18 июня. На пресловутом Московском Совещании в средине августа Керенский пытался стать в центре между цензовыми элементами и мелкобуржуазной демократией. Большевики вообще считались стоящими за пределами «легальной» страны. Им Керенский грозил железом и кровью при бурных аплодисментах цензовой половины собрания и при предательском молчании мещанской демократии. Но истерические выкрики и угрозы Керенского не удовлетворяли главарей контрреволюционного дела. Они слишком ясно наблюдали революционный прилив во всех частях страны – в рабочем классе, в деревне и в армии, и считали необходимым безотлагательно применять самые крайние меры для того, чтобы проучить массы. По соглашению с цензовой буржуазией, которая видела в нем своего героя, Корнилов взял эту рискованную задачу на себя. Керенский, Савинков, Филоненко и другие, правящие и полуправящие социалисты-революционеры были соучастниками его заговора, но все они на известной стадии развития событий предали Корнилова, поняв, что в случае его победы они окажутся за бортом. Мы переживали корниловские события в тюрьме и следили за ними по газетам: свободное получение газет было единственным крупным отличием тюрем Керенского от тюрем старого режима. Авантюра казачьего генерала сорвалась. Шесть месяцев революции создали в сознании масс и в их организованности достаточный оплот против открытого контрреволюционного натиска. Соглашательские советские партии до последней степени испугались возможных последствий корниловского заговора, который грозил смести не только большевиков, но и всю революцию вместе с ее правящими партиями. Социалисты-революционеры и меньшевики приступили к легализации большевиков, – впрочем, с оглядкой и только наполовину, в предчувствии возможных опасностей в будущем. Те самые кронштадтские матросы, которых после июльских дней объявили громилами и контрреволюционерами, были в момент корниловской опасности вызваны в Петроград для охраны революции. Они явились без слов, без упреков, без напоминаний о прошлом и заняли самые ответственные посты. Я имел полное право напомнить Церетели те слова, которые я бросил ему в мае, когда он занимался травлей кронштадтцев: «Когда контрреволюционный генерал попытается накинуть на шею революции петлю, кадеты будут намыливать веревку, а кронштадтские матросы явятся, чтобы бороться и умирать вместе с нами».

Советские организации обнаружили везде, в тылу, на фронте, свою жизнеспособность и силу в борьбе с корниловским мятежом. До сражения дело почти нигде не дошло. Революционная масса размыла генеральский заговор. Как соглашатели не нашли в июле против нас солдат в петроградском гарнизоне, так теперь Корнилов не нашел солдат против революции на всем фронте. Он действовал обманом, и слова пропаганды легко разрушали его замыслы.

По газетам я надеялся на большую быстроту дальнейших событий в смысле перехода власти в руки Советов. Рост влияния и силы большевиков был несомненен и получил неудержимый размах. Большевики предупреждали против коалиции, против наступления 18 июня, они предсказывали корниловщину. Народные массы на опыте убеждались в том, что мы были правы. В наиболее тревожные моменты корниловского заговора, когда кавказская дивизия приближалась к Петрограду, Петроградский Совет при вынужденном попустительстве властей вооружил рабочих. Полки, которые были приведены против нас, давно успели переродиться в горячей атмосфере Петрограда и теперь были целиком за нас. Корниловский мятеж должен был окончательно открыть глаза армии на недопустимость дальнейшей политики соглашения с буржуазной контрреволюцией. Можно было поэтому ожидать, что подавление корниловского мятежа явится только вступлением к непосредственному натиску руководимых нашей партией революционных сил для овладения властью. Но события развивались более медленно. При всей напряженности революционного настроения, массы стали после сурового урока июльских дней более осторожны и отказались от всяких самочинных выступлений, ожидая прямого призыва и руководства сверху. Но и на верхах нашей партии преобладало выжидательное настроение. В этих условиях ликвидация корниловской авантюры, несмотря на глубокое изменение сил в нашу пользу, не привела к непосредственным политическим переменам.