Журнал «Если» - 2009, №1

На панели управления замигал еще один огонек: желтый, желтый, красный… И остался красным.

– Через пару минут они будут плавать кое в чем похуже. Поверь мне, приятель, есть вещи гораздо неприятнее дерьма. Меркати, до того как ушел на пенсию, показывал мне список. Вся эта хрень, которая плавает в воде и которую наши помпы должны очищать: полихлорированные бифенилы, бисфенол-А, эстроген, флалаты, гептахлор…

– У меня от всей этой дряни есть пластырь. – Чи задрал рубашку и продемонстрировал штуковину, которая была прилеплена у него на коже под правым ребром. Желтый смайлик, похожий на те, что я получал от дедушки, когда на того вдруг находил приступ щедрости. На лбу у смайлика было написано: «Суперочистка».

– Ты что, ЭТО покупаешь?!

– Конечно. Семь баксов за семь штук. Беру каждую неделю. Теперь я могу пить воду из-под крана. А если захочу – так прямо из Гудзона.

И он снова принялся царапать свой череп. Я посмотрел, как он скребется, и вспомнил, что несколько этих штуковин пыталась продать Мэгги прыщавая Нора, перед тем как они пошли искупаться.

– Ну-ну. Я рад, что на тебя это действует. – Я отвернулся и начал одну за другой нажимать клавиши, чтобы перезапустить насосы. – А теперь давай-ка посмотрим, сможем ли мы включить заново шестую помпу, чтобы те, кто этих пластырей не покупает, не обзавелись кучей маленьких трогов. Дернешь рубильник по моей команде.

Чи перешел к удалению данных и положил руки на рычаги перезагрузки.

– А в чем разница? Я тут как-то шел по парку, и знаешь, что увидел? Трога-маму и пятерых маленьких трогов-лялек. Какой смысл не давать приличным людям рожать трогов, когда их там, в парке, как грязи?

Я обернулся к Чи, чтобы возразить, но в его словах был смысл. Подготовка к перезапуску закончилась, и индикаторы помпы номер шесть показывали, что в нее заливается вода.

– Три… два… один… Заправлена полностью, – сказал я. – Давай, давай, давай!

Чи рванул рычаги, панель озарилась зеленым светом, и где-то глубоко внизу, под нами, помпы снова начали откачивать воду.

Мы взбирались по обшивке «Кьюсовик-центра», поднимаясь к небесам, поднимаясь к «Вики». Мэгги, Нора, By, и я – ввинчиваясь в повороты лестниц, продираясь сквозь груды каменных блоков, раскидывая упаковки презервативов и расшвыривая, словно осенние листья, пакетики эффи. Гул синтезированных ксилофонов и японских тимпанов звал нас все выше и выше. Троги и беспонтовые тусовщики, не имевшие таких связей, как у меня, завистливо смотрели на наше восхождение и перешептывались, когда мы проходили мимо, поскольку всем известно, что Макс обязан мне по гроб жизни и что я прохожу без очереди, ведь благодаря мне как часы работают туалеты.

Клуб громоздился на самой верхушке «Кьюсовика», там, где раньше была куча брокерских контор. Макс убрал стеклянные перегородки и древние цифровые экраны, которые когда-то транслировали торги Нью-Йоркской биржи, – и пространство реально раздвинулось. Правда, зимой в этом заведении не очень уютно, потому что однажды ночью мы как-то особо разбуянились и повыбивали все окна. И пусть теперь здесь шесть месяцев в году собачий холод, оно того стоило: эти падающие окна были самым крутым зрелищем в клубе. Даже спустя пару лет об этом ходили легенды, и я до сих пор помню, как медленно стекла вываливались из рам, парили в воздухе и обрушивались вниз. А когда долетали до земли, то разбрызгивались по улицам, словно гигантские ведра воды. К тому же летом свежий воздух был очень даже кстати, особенно с этой экономией электричества, из-за которой вечно вырубались кондиционеры.

Я принял дозу эффи еще в дверях, и меня втянуло в водоворот первобытной плоти, в дикарское сборище потных скачущих обезьян, местами облаченных в деловые костюмы. И вот уже все мы сходим с ума и пучим глаза, пока наши лица не станут такими же большими и блеклыми, как у рыб, барахтающихся на дне океана.

Мэгги улыбалась мне в танце, и наша утренняя битва на сковородках была совершенно позабыта. И это было здорово, потому что после прошлой, вилко-розеточной битвы она целую неделю вела себя так, будто это я во всем виноват, хотя и говорила, что простила меня. Но сейчас, в пульсации танца «Вики», я снова был ее белым рыцарем, и мне нравилось быть рядом с ней, пусть даже ради этого пришлось волочить за собой Нору.

Весь путь вверх по лестнице я старался не пялиться на ее усыпанную прыщами кожу и удерживался от шуточек насчет ее распухшего лица. Но она явно читала мои мысли и каждый раз, когда я предупреждал ее об осыпающихся ступенях, бросала на меня испепеляющие взгляды. Глупо, конечно, с ее стороны. Впрочем, она вообще умом не блещет. Вот уж чего бы я никогда не стал делать, так это пить воду из местных водоемов или купаться в них. Это все из-за моей работы: слишком много знаешь о том, что попадает в систему и что из нее выходит. Такие люди, как Нора, просто вешают между сиськами кулон Кали-Мэри или приклеивают на задницу смайлик Суперочистки и надеются на лучшее. А я пью воду из бутылок и принимаю душ только с фильтрующей насадкой. Конечно, и у меня иногда кожа шелушится. Но хотя бы гнойной сыпи нет.

В глазных яблоках пульсирует ритм тимпанов. Сейчас Нора танцует с By в дальнем конце зала, и теперь, когда эффи пинками вгоняет меня в раж, я начинаю замечать в ней и привлекательные черты: двигается быстро и яростно… волосы черные и длинные… прыщи похожи на соски… Такие припухшие…

Я бочком подобрался к ней и хотел извиниться за то, что не оценил ее раньше, но за этим шумом и моими попытками обслюнявить ей кожу, наше общение как-то не задалось. Она убежала, не дождавшись моих извинений, и дело кончилось тем, что я в одиночестве прыгал в ритме тимпанов, а вокруг набегали и отбегали людские волны, и эффи все нарастал пульсациями океана, которые прокатывались от глазных яблок до промежности и обратно, толкая меня все выше, выше и выше…

Какая-то девчонка в гольфах и с манерами монашки мяукала в туалете, когда Мэгги нашла нас там, оторвала друг от друга и повалила на пол, а вокруг ходили люди и пытались использовать по назначению желоба стальных писсуаров, но потом Макс сгреб меня в охапку, и я точно не знаю, то ли проблема была в том, что мы делали это на барной стойке, то ли я просто отлил не там, где надо, но только Макс все жаловался на пузырьки в джине и на разгром, разгром, РАЗГРОМ, который его ожидает, если эти эффиманы не получат свое пойло, и он затолкал меня вниз, под стойку, где из бочек с джином и тоником торчали трубки, и это было как будто плывешь в брюхе осьминога в волнах тимпанов, рокочущих где-то сверху.

Я хотел завалиться спать прямо там, внизу, а может, поохотиться за красными трусиками монашки, вот только Макс все возвращался ко мне с новыми порциями эффи и говорил, что мы должны решить проблему, проблему с пузырьками, с пузырьками, с пузырьками, вот возьми выпей, это прочистит тебе мозги, найди, откуда выходят пузырьки, где они наполняют джин. Нет, нет, нет! Тоник, тоник, тоник! Никаких пузырьков в тонике. Найди тоник. Останови РАЗГРОМ, уладь все, пока не приехали грузовики с рвотным газом и не накрыли нас, и черт тебя подери, что это ты там нюхаешь?