Газета Завтра - Газета Завтра 754

Вот скажите, с ходу кто-либо сможет назвать артистов, имеющих звание народного из когорты: баянистов, гармонистов, балалаечников, гитаристов, домристов, цимбалистов, танцоров, певцов, чтецов, скульпторов, чеканщиков, вышивальщиц, вязальщиц, гончаров, резчиков по дереву, кузнецов и так далее? Есть абсолютная уверенность, что из тысяч опрошенных таких людей назовут лишь единицы!

Складывается твёрдое убеждение, что современным идеологам в верхних эшелонах власти поставлена свыше и реализуется на практике задача - как можно скорее вытравить, словно соляной кислотой, из сознания людей умение исполнять народные песни и танцы. Эти хитромудрые мужи, наделённые реальной властью, умело исключают даже малую возможность видеть и слышать любимых миллионами зрителей и слушателей народных артистов, олицетворяющих многонациональную и богатейшую культуру нашей Державы!

В памяти и сознании современников должны оставаться не только рассуждения Познера и ему подобных, нравоучения Швыдкого, телеразвлекаловки Петросяна и Галкина, но и изумительно исполняемые произведения Пятницким, Кубанским, Донским и им.Александрова хорами, уже почти позабытыми современниками, песенными ансамблями "Сябры" и "Песняры". Мы хотели бы по-прежнему слушать голоса Лидии Руслановой, Екатерины Мордасовой, Людмилы Зыкиной, Ольги Воронец, Татьяны Петровой, Людмилы Рюминой, Муслима Магомаева, Рината Ибрагимова, Владимира Трошина, Георга Отcа, Валентины Толкуновой. Любоваться танцевальными спектаклями ансамблей "Берёзка", Игоря Моисеева, молдавского "Жок", других коллективов Украины, Белоруссии, Поволжья, Крайнего Севера, Западной Сибири, Дальнего Востока, Камчатки, Горного Алтая, Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Слышать и чаще видеть, в том числе и молодые таланты, пока ещё мало кому известных наших писателей и поэтов, российских композиторов, танцоров и певцов, ознакомиться с самобытным самодеятельным и профессиональным творчеством и достижениями доморощенных архитекторов и строителей, скульпторов, дизайнеров, оформителей, художников, и, конечно же, не только московских и петербургских.

Да и московскому метрополитену, руководству железной дороги страны, обладающему огромнейшими финансовыми возможностями, пора бы подумать о создании нормальных, цивилизованных условий для граждан, умеющих и желающих поделиться своим творчеством с многомиллионной армией пассажиров. Можно и нужно здесь возвести концертные площадки, выделить помещения со сценами, где имеющие возможность и личную смелость смогли бы преподнести пассажирам песни, стихи, литературные произведения, танцы, показать свои картины, плетение, вязание, вышивку, чеканку, скульптуры.

А что мы видим сейчас? Станции метро и вагоны превращены в низкопробную рекламную площадку. Куда не посмотришь: нижнее бельё, полуобнажённые женские и мужские торсы, слащавые улыбки, зазывающие в магазины, бутылки, колбасы, окорока, сумки и обувь, пуговицы и ремни, и все это в основном иностранного производства…

Некоторое время спустя после той памятной поездки в метро я сидел за столом в одной компании и рассказал о певице подземелья. "Слушай, так эти тётки все ещё там выступают, - с усмешкой удивился один из моих самодовольных собеседников. - Я общественным транспортом уже лет двадцать не езжу!"

В эту минуту мне так захотелось дать ему по физиономии. С немалым усилием пришлось сдержаться, уж слишком важная в этот раз была компания, а я находился в благожелательном, оптимистическом настроении по причине того, что получил приглашение принять участие в работе авторитетного жюри на фестивале "Семья и творчество", которое взялся провести комитет межрегиональной политики связей города Москвы. А совсем недавно участвовал в очередном Всемирном Русском Народном Соборе, на котором были широко представлены достижения молодых.

Все это вселяло в меня уверенность, что дело поправимо.

Я скоро умру, - мама сказала это незадолго до своей смерти. Очень незадолго. Почти накануне. Откуда она это знала? Предчувствие? Но плохо чувствовала она себя уже давно. Первой стадией продолжительной болезни было то, что она долгое время не выходила из дома: передвигалась только по квартире. Потом слегла и совершенно не могла обходиться без нашей помощи. Однако о близкой смерти не говорила. Строила недалекие планы.

И вот однажды, когда мы привезли ее из больницы, где ей успешно сделали операцию, она, насколько возможно в ее возрасте и состоянии, оправившаяся, попросила меня подсесть к ней на диван и сказала спокойно: "Я скоро умру"

- Мама! - в возмущенном отчаянии воскликнула я. - Ну что ты говоришь! - Я вскочила с дивана. - Ты же знаешь, что это не так! Врачи сказали, что ты в прекрасном состоянии, -говоря это, я вдруг поняла, что это все звучит как-то казенно - "врачи сказали". И в бессилии добавила - Ну хоть пожалей меня, не говори так!

Мама сидела, опустив голову и закрыв глаза. В последнее время, многие месяцы, ее мучили постоянные немыслимые боли, и она часто сидела именно так: опустив голову и закрыв глаза. Видимо, так было немного легче.

Она подняла голову, посмотрела на меня с выражением такого сострадания, такой жалости, что мне и сейчас непереносимо, невозможно без слез вспоминать эту запечатлившуюся в моей памяти сцену жалости матери к своим оставляемым детям:

- Я вас очень жалею, - в глазах мамы не было редких для нее, наверное, выплаканных за жизнь, полную горя и страданий, слез: совсем молодым скончался мой папа, трагически погибла моя сестра-подросток. - Я вас очень жалею, - повторила она тихо, поскольку за время болезни ослабла и она сама, и ее красивый грудной голос.

Я вышла из комнаты, чтобы мама не видела моих хлынувших градом слез. Мы очень боялись показать ей свою слабость или уныние. "Мамочка, тебе уже гораздо лучше, врачи говорят", "Мамунюшка, твое состояние значительно улучшилось"…

Мама или действительно верила, или делала вид, чтобы успокоить нас, единственной заботой которых стало ее самочувствие: любое улучшение - запредельная радость, любое ухудшение - запредельное отчаяние.

Да, мама сильно болела длительное время. У нее была масса заболеваний: она, родив и воспитав девятерых детей, в прямом и переносном смысле пожертвовала своей жизнью ради наших. Из ее молодого красивого здорового организма формировались мы, высасывая соки и физически, и затем немало - морально. Она была так больна, что врачи реанимации, куда она попала, глядя на ее историю болезни, переспрашивали: действительно ли ей уже столько лет? - "Да, но это не такой уж преклонный возраст!" - отчаивались мы, поскольку вопрос как бы подразумевал- "пожила уж достаточно". - Для ее заболеваний она прожила долго. Даже одного из них достаточно, чтобы уйти из жизни гораздо раньше. - Затем сказали нам: "Это благодаря вашему уходу и заботам она прожила так долго." И эти слова, пусть слабое, но утешение в горестных терзаниях, естественных для всех людей, потерявших близких: недоделал, недолюбил, недоласкал, не всегда был внимателен, порой дерзил, не слушал, а ведь это все подкашивало.