Газета Завтра - Газета Завтра 757

"ЗАВТРА". Возможно ли искусственное стимулирование создания оригинальной русской философии всемирно-исторического масштаба (например, гуманитарный "манхэттенский проект" Олега Матвейчева)?

А.С. Относительно упомянутого вами проекта, мне, к сожалению, ничего не известно. Но как-то, наполовину в шутку, наполо- вину всерьёз, Константин Пигров заметил: "Мы, в сущности, ничем не хуже французов, разница лишь в том, что их философия раскручена, потому что они непрерывно друг друга цитируют и успешно продают в упаковке последней философской новости. Мы же друг друга даже не читаем, а при этом мечтаем о том, чтобы когда-нибудь понравиться тем же французам".

Я полагаю, что возможность раскрутки на ровном месте сильно преувеличена. Даже если миф о всемогуществе политтехнологов и кураторов-артмейкеров имеет какое-то отношение к реальности, философии он касается в последнюю очередь. Вспоминается проект под условным названием "Семиотика", которым были буквально загипнотизированы европейские интеллектуалы 1970-х годов. Что осталось от него сегодня? Слабый шлейф в виде текстов Кристевой и, отчасти, тартусской школы. Плюс ощущение схлынувшего наваждения. А "Курс лекций" Фердинанда де Соссюра, по-прежнему пробуждающий мысль, не потеряется и за пределами отработанного и отброшенного дискурса.

Так что, когда я слышу о внешнем стимулировании философской востребованности, мне всегда хочется сказать: "Пустые хлопоты…"

"ЗАВТРА". Какую ценность для вас имеет русская философия почвеннического извода XIX века? Насколько перспективны славянофильские идеи сегодня?

А.С. В плане политических предпочтений мне симпатичнее евразийская идея. А с точки зрения философской крутизны, конечно же, Николай Фёдоров. И ОБЭРИУты.

"ЗАВТРА". Можно ли назвать вашу философскую манеру фаст-фудом?

А.С. Это дело ваше, хотите - называйте. Но мне больше по душе другая кулинарная метафора. Как-то недавно мой приятель, петербургский фундаменталист, писатель Сергей Коровин, заявил мне: "Секацкий, по-моему, ты печешь книжки как блины…" Я хотел было обидеться: дескать, что ты имеешь против блинов? - но вовремя остановился, ведь как раз блины всегда казались мне недосягаемым образцом кулинарного мастерства. Испечь блин мне ни разу не удалось, и подозреваю, что не удастся. Вместо них я и пишу книжки - пока пишутся.

Кстати, если говорить о том, что вызывает у меня наибольшее уныние, так это натужная имитация позы мудрости - нет ничего более фальшивого и далёкого от обыкновений вменяемого человека, чем такая имитация.

Беседовал Алексей Нилогов

Владимир Дмитренко

Владимир Дмитренко

ГАЛЕРЕЙСТВО ИСКУССТВОВЕДУЕТ

Послесловие к XII-й ярмарке современного искусства «Арт-Москва»

На Арт-Москве была очевидна полная победа - как художественная, так и организационная - Марата Гельмана. Человек с безусловным нюхом, он всегда чётко понимал, на что сделать ставку, чтобы оказаться в выигрыше. Так, в девяностые годы это почти всегда были провокации - иногда безумно романтичные, в случае "человека-собаки" Олега Кулика, иногда граничащие с хамством, в случае вандализма Авдея Тер-Оганьяна, затеявшего прилюдную рубку православных икон. В конце концов, по итогам того скандала в Прагу эмигрировал Тер-Оганьян, Марат же чуть позже - в респектабельный модерновый дом с окнами на Храм Христа Спасителя… И так как стало понятно, что респектабельность, буржуазный лоск и необходимая доза серьезности - новый стиль современного русского искусства, можно не сомневаться, что Гельман будет так же уверенно и успешно следовать новой конъюнктуре, как раньше - эпатажу и скандалам.

Конечно, художник-талисман Гельмана на своем месте - очередная бронзовая скульптура Александра Косолапова. Произведение демонстрирует, на мой взгляд, отличный пример, как может прогрессировать, казалось бы, и без того законченный идиотизм. На этот раз скульптура изображает традиционного для Косолапова Микки-Мауса, под руку которого куда-то бодро ведут Ленин и Христос. Говорить тут не о чем, зато куда большего внимания требуют соседи этого сомнительного объекта. В первую очередь это великолепнейшая графика Алексея Каллимы. Вполне фигуративное, традиционное искусство Каллимы, конечно, дает необходимый простор для упражнений арт-критиков в псевдофилософском маразме. Но, в отличие от многих других произведений, этими упражнениями ценность рисунков Каллимы - а на "Арт-Москве" было представлено огромное, в несколько метров полотно - не исчерпывается. Новую серию, преимущественно пейзажей, Каллима назвал "Безымянная высота" и исполнил углем в черных и красных тонах. По-моему, пейзажи в галерее Гельмана - это еще несуразней, чем выставка Энди Уорхола в православном храме. Однако они там появились, и они абсолютно прекрасны - более точного, свободного, любовного и попросту красивого изображения русской действительности (будем честны, бедной, нищей, местами просто неприглядной) я, пожалуй, за последние годы не встречал. И - никакой иронии! Далее, на этом фоне куда уверенней выглядит Валерий Кошляков. Раньше его работы в галерее Гельмана воспринимались достаточно несуразно - их безусловная серьезность выглядела на фоне бесконечных смешочков других артистов просто наивно. Теперь наивно смотрятся скорее сами шутники. Кошляков пишет белилами здания советской архитектуры на огромных кусках серого гофрокартона, добавляя акварельные подтеки, сюрреальные размытия. И, напуская туману, дарит им - а заодно и всей эпохе - какую-то совершенно античную красоту. Если бы не подпись "Лужники" под картиной, я бы принял этот величественный вид как минимум за Колизей.

Главное событие и главное впечатление ждали зрителей на последнем этаже ЦДХ, целиком отданном под некоммерческие проекты. Там же они неизбежно столкнулись с мыслью о том, что в эпоху девальвации науки, политики, да и остальных "серьезных" институтов эпохи модерна, постмодерн будет преимущественно заинтересован такой иррациональной вещью как религия. В самом деле, подобной концентрации религиозных мотивов в искусстве как за последние десять лет не было и во всех предыдущих ста. И это симптом. Удивляет также, что художники больше не стремятся высмеять религию, представить её как "несовременное" мракобесие и предрассудок. Скорее искусство несколько растеряно перед стойкостью религии и пытается осторожно разгадать ту фантастическую силу и мощь, которая до сих пор живет в христианстве. В чем-то это осмысление коварно и более опасно, чем откровенное богоборчество. Художники больше не поливают грязью церковь, к которой, как известно, грязь не пристает. Мне показалось, они хотят аккуратно разобрать религию по частям и понять, как и почему этот сложный духовный организм живет уже две тысячи лет. А может, искусство втайне завидует власти религии над душами и хочет занять место нового культа? Это, кстати, отчасти объясняет ту жадность, с которой набросились богатые люди скупать работы, магия художника начала вызывать уважение даже у толстокожего олигархата.