Сергей Кремлёв - Русская Америка: Открыть и продать!

Надлом рос…

Возможно, именно им, а одновременно — и внутренним, тщательно скрываемым возмущением этими обстоятельствами объясняется то, что именно летом двадцать второго года, 1 августа, он в рескрипте на имя управляющего Министерством внутренних дел графа Кочубея повелел:

«Все тайные общества, под какими бы именами они ни существовали, как то масонских лож или другими, закрыть и учреждение их впредь не дозволять: всех членов этих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут…»

Александр знал явно многое — в том числе и о том, из чего вскоре составится выступление декабристов. В 1823 году он отставляет и Кочубея, масонского функционера, и еще ряд сановников-масонов…

Но сил и уверенности это ему не прибавляет.

КОНЕЦ 1822 года он провел, как мы знаем, в Вероне, на четвертом и последнем дипломатическом конгрессе Священного союза, проходившем с 20 (по новому стилю) октября по 14 декабря. Историки сообщают, что там он необъяснимо часто и странно уединялся, был меланхоличен, чем удивлял Меттерниха и даже вроде бы признавался тому, что хотел бы отречься…

Еще бы! Ведь уже тогда ему пришлось аннулировать свой «американский» Указ, Пален и Полетика вели невеселые переговоры с янки, а Веронский конгресс как раз и был посвящен делам «американским».

Англосаксы — идеологи убийства его отца, готовились торжествовать еще раз… И в Южной Америке, и в Северной.

«Знаток России» Адамс-младший уже готовил для президента Монро «его» послание конгрессу, и идеи этого послания уже витали над Вероной и над царем.

Надлом разрастался и подходил все ближе к сердцу…

Возможно, именно с досады на все происходящее он и поддался тогда на провокацию Шатобриана.

И понимал, что ничем путным и конкретным эта затея с испанскими американскими колониями не закончится, но не мог отказать себе в горьком удовольствии хотя бы позлить и попугать англосаксов, хотя бы — призраком новой европейской коалиции уже не против наполеоновской Франции, а против англосаксонского союза…

В 1820 году бездетный средний брат Константин, главнокомандующий Польской армией, женился морганатическим браком на шляхтянке — графине Иоанне (Жанетте, Ирене) Грудзинской, получившей титул княгини Лович.

В манифесте от 20 марта (1 апреля) 1820 года Александр объявил, что члены императорской семьи, вступающие в брак с лицами невладетельной крови, лишаются права на русский престол.

14 января 1822 года Константин в письме брату-императору от своих прав отрекся.

Бездетный Александр закрепил это положение в секретном манифесте от 16 августа 1823 года, где наследование передавалось их младшему брату Николаю.

Однако факт этот царь скрыл почти от всех (вначале, возможно, даже — от Николая), лишь надписав на пакете, переданном митрополиту Филарету: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого действия».

Вначале был один этот пакет — для Филарета, но митрополит, посвященный в секрет (собственно, он-то манифест и составлял), резонно удивился: Москва если и столица, то лишь древняя, восшествие на престол происходит в Петербурге… По совету Филарета копии манифеста были направлены в Государственный Совет, Святейший Синод и Сенат.

Большую часть 1822 года Александр особенно много кочует по Европе: Вильна, Варшава, Вена, Верона… Этому обстоятельству он и обязан оценкой — «кочующий деспот»…

Однако с лета 1823 и в 1824 году он много ездит по России… Так, лишь с 16 августа по 24 октября 1824 года он объехал Пензу, Тамбов, Самару, Симбирск, Оренбург, Уфу, Златоустовские заводы, Пермь, Екатеринбург, Вятку и Вологду…

Лично для меня все это выглядит как некое освоение «топографии» его будущих странствий по России уже в качестве частного лица, как знакомство с Россией в будущих чисто практических целях.

Весной 1824-го в Петербурге была подписана капитулянтская Русско-американская конвенция.

И в то же примерно время царь говорил князю Иллариону Васильевичу Васильчикову: «В глубине души я не был бы огорчен, если бы смог освободиться от короны, которая ужасно давит на меня».

А 7 НОЯБРЯ 1824 года в Питере произошло очередное страшное наводнение — то самое, описанное Пушкиным в «Медном всаднике».

Как только вода спала, Александр отправился в Галерную гавань, прошел в плачущую толпу, глядя на разрушения, плакал сам… И в ответ на чей-то вздох из толпы: «За грехи наши Бог нас карает» пробормотал: «Нет, за мои»…

20 ноября скончался доверенный любимец — граф Федор Петрович Уваров, командир гвардейского кавалерийского корпуса, вместе с атаманом Платовым отличившийся при Бородино рейдом в тыл противника, а потом — в боях под Вязьмой и Красным…

В Париже умер король Луи XVIII… Хоть и никчемный был монарх, но тоже — часть жизни.

А 13 (прошу заметить, 13-го!) декабря шестидесяти лет от роду скончалась баронесса Варвара-Юлия Криденер (Крюденер), достаточно долгое время бывшая настолько близкой (на почве общих мистических склонностей) к Александру, что они проводили часы в беседах наедине. Баронесса даже заявляла, что это она вдохновила царя идеей Священного союза…

Я уверен, что погруженного в себя царя не просто сильно ударила, но прямо-таки оглушила эта смерть именно 13-го числа! Ведь царь, по словам его биографа и двоюродного внука великого князя Николая Михайловича, уже с 1821 года часто пребывал в состоянии психоза (Николай Михайлович употреблял еще и более жесткое слово «маразм»)…

Так заканчивался год 1824-й…

В 1825 году была подписана уже Русско-английская конвенция по Тихому океану… И она была еще более обидной, еще более унизительной…

Весной 1825 года царь сообщает приехавшему в Петербург принцу Оранскому о твердом желании оставить трон и уйти в частную жизнь. Ужаснувшийся принц тщетно отговаривает его от этого намерения.

Надлом проходит уже по самому сердцу…

И 1 сентября 1825 года Александр навсегда уезжает из столицы… Как пишет один из «негативных» исследователей версии о Кузьмиче — Г. Василич, «отъезд совершился при совершенно исключительных обстоятельствах».

И они были действительно исключительными — суди, читатель, сам!

Царь отправился вначале один, без свиты, из Каменноостровского дворца. В полпятого утра коляска, запряженная тройкой, остановилась у ворот Александро-Невской лавры.

В сюртуке без шпаги, в шинели, в фуражке, Александр прошел в ворота, приложился к кресту, окропился святой водой, принял благословение митрополита Серафима, приказал запереть за собой ворота и направился вдоль длинного ряда монахов в утопавшую во мраке соборную церковь, где была ярко освещена только рака Александра Невского.