Антон Макаренко - Письма

С. А. КАЛАБАЛИНУ

15 августа 1938, Москва

Дорогой, милый, родной Семен!

Что мне не повезло, это куда ни шло, но и ты связался с моим невезением, и тебе хлопоты и беспокойство и, может быть, даже разочарование. Я уже собирался на днях выезжать, достал нужное разрешение (довольно длинная штука), случилась большая неприятность: среди бела дня на одной из главных улиц, без всякого предупреждения со стороны судьбы, без всякого предчувствия я грохнулся в обморок прямо на трамвайной остановке. Кто-то со мной возился, сбежались мильтоны, погрузили меня в машину и привезли домой в состоянии довольно мерзком, мерзком, главным образом потому, что оно было прежде всего глубоко безразлично: умирать или не умирать - все равно. Хотелось только одного, чтобы никто не говорил громко. Домашние мои, конечно, всполошились, всполошили Союз, и возле меня завертелись целых четыре врача. Это произошло 10 августа.

Разговоры со мной ведутся... тяжелые. Запретили писать, читать, играть в шахматы, волноваться. Сейчас пишу тебе украдкой, только потому, что на минутку остался один дома. Я, правда, не лежу, но состояние возмутительное. Через 5 дней еду лечиться здесь под Москвой. покой, электричество и вода в разных видах. Признали у меня тяжелое переутомление мозговых сосудов все на нервной почве, хотя, как ты знаешь, я очень редко нервничало. Хуже всего то, что пугают Галю: такие обмороки, говорят, не должны повторяться, это звучит отвратительно.

Я понимаю, голубок, что тебе неприятно и досадно: приготовился к гостю, а гость какие-то дамские обмороки закатывает. Но что я могу поделать? Мое положение еще неприятнее, я хочу, чтобы ты мне посочувствовал.

Сейчас я утверждаю дома, что после санатория я поеду все-таки к тебе, но и сам себе не верю, и никто этому не верит. Врачи требуют, чтобы я никуда далеко от врачей-специалистов не удалялся надолго. Между прочим, в глаза они утверждают, что ничего особенно опасного нет, что нужно только аккуратно подлечиться и ничего не делать, но тут же они прибавляют слова далеко не утешительные: не забывайте, что Вам уже 50 лет.

Все-таки меня больше всего беспокоит, что я подвел тебя и вместе с тобой, наверное, еще несколько человек. Моральные твои страдания... что я могу поделать, страдай, по дружбе ты мне это недоразумение простишь, но ведь ты влез в материальные расходы. Если ты хочешь хоть немного меня успокоить и порадовать, сделай дружескую милость: сообщи, сколько ты истратил денег на разные подготовки. Очень тебя прошу об этом.

Осень для меня вообще погибла, на это приходится махнуть рукой. Но весной, я уверен, даже врачи посоветуют мне поехать к тебе, ведь к тому времени все их процедуры должны вернуть мне нормальное состояние. Сейчас, между прочим, я чувствую себя очень неважно: пусто в голове,

досадно и как-то неприятно легко возле сердца и, кроме того, стал злой, страшно со мной разговаривать.

Прости, дорогой, да, собственно говоря, старость штука непростительная. Поцелуй своих и передай горячий привет и извинения. Пиши по московскому адресу, передадут.

Твой А. Макаренко

С. П. ВЕЛЬЯМИНОВОЙ

15 августа 1938, Москва

Уважаемая тов. Вельяминова!

Гослитиздат переслал мне Ваше письмо с приложением материалов по женскому вопросу, который, между прочим, благополучно сущестсвует и у нас.

Все, что вы говорите по этому вопросу, очень меня занимает, и притом очень давно. Почти со всеми Вашими положениями я согласен, но для меня далеко не так ясно, что нужно делать. Я не очень верю в силу агитации по этому вопросу, если агитация не поддержана какими-то более могучими средствами, главным образом экономикой. В частности, я не очень верю в агитацию среди мужчин.

Во всяком случае, я очень буду рад встретиться с Вами и поговорить. Если Вам не трудно, позвоните мне по телефону В-1-78-96, лучше звонить поздно вечером, после двенадцати. В Вашем письме нет номера Вашего телефона, поэтому я не могу сейчас позвонить Вам.

Привет.

А. Макаренко

Н. Д. СОКОЛОВОЙ

15 августа 1938, Москва

Уважаемая Наталья Дмитриевна!

Напишите, как живете. Я за последние месяцы много работал, путешествовал, болел, лечился, совершенно выбился из переписки. Сейчас немного успокоилась обстановка, я нашел все Ваши письма, на которые отвечать поздно. Но Вашга карточка в хорошем состоянии, Вы не беспокойтесь.

И не обижайтесь. Я о Вас много думаю и хорошо помню Ваше первое письмо. Очень прошу, напишите, как у Вас дела и как с настроением. Не думайте, пожайлуста, что мне нужны жизненные материалы, я в них как раз не нуждаюсь, а по-человечески Вы меня очень интересуете, и я от самой настоящей и горячей души желаю Вам счастья.

Напишите, серьезно!

Привет.

А. М. ДОЛЕНГО

15 августа 1938, Москва

Уважаемый тов. Доленго!

На днях я получил Ваше письмо - открытку и пьесу. К сожалению, в ближайшие дни я не могу заняться Вашей работой, так как у меня много другой работы, и литературной, и консультационной, а Вы не предупредили меня о намерении прислать пьесу. Во всяком случае к 25 числу я расчитываю прочитать и сообщить Вам мое мнение.

Бригады имени А. М. Горького еще нет и в скором времени, вероятно, не будет. О причинах распостраняться долго.

Привет.

Л. Н. РАЗУМОВОЙ

16 августа 1938, Москва

Милая Лидия Никитична!

Простите, что немного запаздываю с ответом, есть кое-какие уважительные причины. Очень благодарю Вас за две записки, из которых прежде всего видно, что человек Вы душевный и хороший. нужно еще, чтобы Вы были и человеком счастливым, это буквально в моих интересах - у счастливых родителей всегда хорошие дети.

Кажется, Вы и есть счастливый человек, по крайней мере в Ваших письмах, несмотря на маленькое брюзжание, видно и хорошее настроение, и оптимистическая душа. И специальность у Вас прекрасная, ужасно люблю бухгалтеров и до сих пор мечтаю: может быть, когда-нибудь сделаюсь бухгалтером.

Снова сомневаюсь, получите ли Вы это письмо. Очевидно, в Вашем характере есть некоторая неопределенность, она сильно отражается в письмах. Написали Вы, что с 10 по 24 августа Ваша душа будет в Крыму, а потом написано, что 24-го выезжаете в Крым. Я так и постарался понятль, что 24 августа выезжает в Крым Ваше тело. В известной мере я был бы удовлетворен, если бы мое письмо было получено Вашим телом, передача письма душе - дело, так сказать, техническое. Но меня смущает, почему Ваша душа будет в Крыму только с 10 августа. Душа - это такая легковесная штука, что ее можно отправить в Крым и раньше. Почему пересылка души произойдет только 10 августа? Неужели Вы умеете так точно расправляться со своей мечтой: начинаю мечтать о Крыме с 10 часов утра 10 августа? Одним словом, я боюсь, как бы Ваше тело не увязалось с душой в этот самый Крым тоже 10 августа.