Вл Гаков - Мудрая ересь фантастики (Предисловие)

И уже независимо от того, какими путями двинется дальше реальная роботехника (а сегодня становится абсолютно ясно, что иными, нежели научно-фантастическая), человекоподобные существа, созданные человеком, в этой литературе прижились. И со времени ни "прописки" добавили своим создателям - писателям-фантастам обвинений в ереси со стороны религии.

К архиеретикам по праву можно отнести и Айзека Азимова. Его знаменитый цикл о роботах, дошедший до советского читателя в таком виде, чтобы, упаси бог, не вскрылись религиозные аллюзии (не будем привередливы к редакторам и переводчикам той поры - только ли в научной фантастике нашего читателя заботливо оберегали от нежелательных столкновений с религиозной тематикой!), на родине писателя и во всем христианском мире в большей степени шокировал верующих, а не тех ученых, что не верили в перспективы кибернетики.

Не случайно одна из статей, посвященных циклу "Я, робот", называлась прозрачно: "Азимов, Кальвин и Моисей". Трудно считать совпадением, что героиня - робопсихолог откровенно пуританского склада носит фамилию знаменитого церковного реформатора, только произнесенную на английский лад,Кельвин.

Дз и имя Сьюзен - это "энглизированное" еврейское Сусанна, что означает "лилия", "непорочность",.. А что такое Три Закона Роботехники? Лишь слегка модернизированные и утилизированные десять заповедей Моисеевых, жестко формализованная этическая программа поведения не роботов - нравственно совершенных людей! Позитронные роботы Азимова, пишет автор упомянутой статьи, "это всего лишь наглядная иллюстрация некоторых фундаментальных религиозных проблем: первородного греха и (или) природной греховности человека, доктрины избранности, предопределенности и моральной ответственности, а также пуританской утилитарной этики".

Недостаточно? Тогда советую перечитать весь цикл Азимова и особенно рассказ "Логика". Или также переведенные на русский язык романы, где действуют два детектива - человек Элайя (Элиджа) Бейли и робот Дэниэл Оливау. В оригинале их имена пишутся точно так же, как имена ветхозаветных пророков Илии и Даниила...

Азимов ввел в мир не роботов, а полностью этичных (как ему казалось) людей. Как образы для подражания, как мечту, выстраданную веками: достаточно соорудить удобную и внешне естественную систему этических постулатов (чем она будет инспирирована - божественным откровением или наукой - не суть важно), чтобы люди уже никогда не вели себя дурно.

Прекрасная мечта... наивность которой может каждый оценить, просто оглянувшись по сторонам.

Ибо, думаю, значительный процент творящих "неэтичные" поступки оправдывает себя, прибегнув к тем же самым этическим законам.

Для роботов, запрограммированных механизмов, они могут и сгодиться. Но не для человека...

В этом сборнике вам предстоит встреча с рассказами Энтони Бучера, Роберта Силверберга, Джона Браннера и Станислава Лема, которые убедят вас, надеюсь, в справедливости старинного библейского принципа, только несколько перефразированного. Роботу роботово, а человеку его извечное: оставаться всегда и во всем человеком.

Хотя никто не запрещает понимать фантазии писателей и буквально. Механические герои романа Роберта Мура Уильямса "Возвращение робота" (1938) озабочены поисками следов Создателя и, надо сказать, в отличие от нас недалеки от успеха. А другие роботы - из рассказа Эдвина Табба "Логика" (1954) - в попытке ответить на некоторые непосильные для их машинной логики вопросы бытия создают весьма своеобразную религию, основной догмат которой следующий: после смерти робот превращается в... человека! Земной робот с потерпевшего аварию космического корабля принимается жителями другой планеты за спустившееся с небес божество в рассказе Лестера Дель Рея "Последний истинный бог" (1964).

Эта-то ситуация в фантастике тривиальная. Зато совершенно неожиданный результат имели "роботеологические" поиски американского фантаста Роберта Янга. В его рассказе "Сын робота" (1959) некий механический "бог" занят тем, что пытается построить механического же... Христа!

Если роботы научной фантастики все же несли на себе печать человеческого (были, как говорят ученые, антропоморфны), то всесильные компьютеры, в которых не было решительно ничего человеческого, еще больше подходили на роль божества. Всезнание, всесилие и уж, безусловно, непознаваемость - чего еще надо!

На роль Всевышнего вполне подходит и суперкомпьютер из рассказа Азимова "Последний вопрос" (1956). В невообразимо далеком будущем он полностью переключился на один-единственный вопрос: как избежать тепловой смерти Вселенной. И, подумав, отвечает: "Да будет свет!" Заставят вас, надеюсь, задуматься над высшими "метафизическими" вопросами и рассказы Фредерика Брауна и Артура Кларка, включенные в настоящий сборник. Не говоря уже о рассказах о многочисленных кибернетических созданиях, что сотворила за последние десятилетия неуемная фантазия Станислава Лема.

С его повестью "Маска" - на мой взгляд, лучшим произведением мировой фантастики о "нечеловеческом разуме" - вам также предстоит встреча. Но искушенный читатель научной фантастики сразу же вспомнит и цивилизацию механических "мушек" из романа "Непобедимый" (1964), и еще одну странную парочку вселенских конструкторов, под стать героям Шекли,- Трурля и Клапауциуса. И наконец, "его величество" Голема Четырнадцатого, вещающего словно из небесных чертогов свою волю людям... Электронные создания прославленного польского писателя заслуживают отдельного разговора, ибо в его-то произведениях они как раз и не маски, лишь слегка скрывающие людей, а полноправные участники диспута о нечеловеческом разуме.

Станислав Лем, пожалуй, единственный попытался серьезно обсудить новую "теологию" - "теологию" космического и компьютерного века, в котором люди, даже скорее всего не отдавая себе в том отчет, запускают новый виток эволюции разума на планете.

Уже сегодня ясно, что гипотетическое порождение нашего разума окажется прежде всего не-нашим, не-человеческим. Необязательно инфернально-агрессивным, как его долгие годы представляла научная фантастика, но уж обязательно непонятным. Человечество стоит на пороге нового шока - от уязвленного самолюбия. Ведь обезьяна, даже гусеница какаянибудь не обладают, к счастью, разумом, и потому им неведом "комплекс неполноценности" при взгляде на удачливого наследника на эволюционной лестнице. А мы? Поймем ли мы тех, кому уже готовы дать рождение, когда они будут отличаться от нас, как мы отличаемся от той гусеницы...

Коль скоро разговор зашел о творчестве Станислава Лема, то далее деление научной фантастики на темы теряет всякий смысл. Потому что есть темы, а есть целые миры, проблемные поля (термин, кстати, самого Лема). И разбирать "тему роботов" в его творчестве - все равно что "тему самоубийства любящей женщины" в творчестве Толстого или "тему убийства и наказания за него" у Достоевского.