Александр Горянин - Мифы о России и дух нации

Правда, от европейских политиков сегодня, наоборот, нередко слышишь: «Европа простирается до Владивостока»(западному уху как-то вообще приятно слово «Владивосток»), и, скорее всего, это заявление — просто следствие трезвого анализа. Да, качество жизни на бескрайних зауральских просторах немало (выражаясь мягко) отстает от того, что принято называть «европейскими стандартами». Но качество жизни еще более ощутимо отстает в Албании. Мало того, жизнь показала, что отнесение к Европе Сибири — не предел расширению первой. У английских моряков было присловие: «Где соленая вода, там и Англия». Когда ОБСЕ принимала в свои ряды азиатские страны СНГ, оно явно исходило из принципа: «Где Россия, пусть даже бывшая, там и Европа».

Кажется, не существует труда, специально посвященного значению России для Европы, эту тему задевают лишь по касательной. Даже странно, почему отечественные историки не потрудились написать подобный трактат — неужели русское самосознание совсем не трогает данная проблема? (У поляков воздействие Польши на мир обсуждают даже герои художественной литературы.) Иногда кто-нибудь напомнит, что наши предки заслонили Европу от Дикого Поля и Золотой Орды, сломали шею Наполеону и Гитлеру. «Знаем, знаем», — говорим мы и переключаемся на что-то другое.

Почти никто не отдает себе отчет в том, каким важным был русский фактор в судьбах Европы уже тысячелетие назад. Когда князь Владимир, сидя в Киеве, размышлял около 986 года, какую веру избрать для своего народа, судьба континента была на распутье. Предпочти Владимир мусульманство, Европа очень скоро оказалась бы в мусульманских клещах, ибо это динамичное вероисповедание господствовало в то время на ее западном конце — на Пиренейском полуострове, а также на Сицилии. Не исключено, что эти клещи однажды сомкнулись бы.

Избери Владимир иудаизм, это почти наверняка привело бы к восстановлению на юго-востоке Европы иудейского Хазарского каганата. Чем был этот каганат? По существу, Новым Иудейским царством, еврейским Новым Светом, созданным на просторах Причерноморья, Крыма, Северного Кавказа и низовьев Волги 700 лет спустя после разрушения Иерусалима римским императором Титом. Просуществовав чуть менее двухсот лет, Хазария (Артур Кёстлер в работе «Тринадцатое колено» [36] Arthur Koestler, "The Thirteenth Tribe" , L., 1976. Имеется в виду "тринадцатое колено израилево" , в дополнение к двенадцати библейским. доказательно описывает ее как одну из великих держав IX–X веков) была разгромлена родным отцом Владимира, князем Святославом. При «хазарском» выборе Владимира иудаизм воцарился бы от Каспия и Дуная до Балтики и Белого моря. Излишне говорить, что и в этом случае мировое развитие пошло бы иным путем.

В случае же принятия Владимиром латинского толка христианства, в Восточной Европе со временем возможно утвердилась бы мощная коалиция славян-католиков или, не исключено, даже единое русско-польское государство, и это тоже означало бы совершенно иной сценарий хода европейских событий.

Помимо нынешних великих держав, Европа помнит по крайней мере еще десять, целиком, частью или каким-то краем размещавшихся на ее просторах в разные исторические периоды после крушения Рима. Семь из них очевидны: Византия, Священная Римская империя, Золотая Орда, Испания, Высокая Порта (Турция), Австро-Венгрия и Германия. Еще о трех догадываются далеко не все, ибо их «великодержавность» была недолгой. Это Швеция (между Вестфальским миром 1648 и Ништадтским миром 1721), Польша (между Люблинской унией 1569 и концом правления Яна Собеского в 1696), а также, повторюсь, согласно Кёстлеру (и не только), Хазария IX–X веков. Так вот, семь из десяти среди них были низведены в разряд обычных стран либо распались на составляющие главным образом благодаря военным усилиям Руси-России.

А еще, как говорится, отдельной строкой — не пустяк ведь! — снова напомним, кто положил конец бодрому маршу Наполеона и Гитлера к мировому господству. Это все к вопросу о значении России для европейской истории.

Разрушение империй подталкивало Европу к эпохе национальных государств. Идея национального государства должна была рано или поздно победить — и победила — именно на этом материке. Сегодня народы на западе Европы завершают политический круг, первыми в мире встав на путь, ведущий (без насилия, с добровольного согласия народов), к наднациональному государству. И как же характерно, что второе наднациональное государство в Европе (и мире) имеет шанс возникнуть благодаря России! Она с переменным успехом трудится над его созданием, а что до скептиков и насмешников, дискуссию с ними имеет смысл отложить лет на двадцать.

Более или менее установлено, что все разнообразие моделей развития в Европе сводимо к двум. Этносы, предел территориальному расширению которых, особенно после Великого Переселения народов, был положен сильными соседями и природными рубежами, поневоле обращались к интенсивному способу ведения хозяйства. Они претерпели на этом пути тьму лишений, зато приучились к систематическому, без рывков, труду, изобрели тьму полезных навыков и технологий, и, по истечении всего-то какой-нибудь тысячи лет, были ощутимо вознаграждены. Яркий пример — история голландцев от франкского завоевания до завершения нидерландской революции, т. е. до начала XVII века.

Вторая модель наглядно воплотилась у восточных славян, поселившихся в краю почти без четко обозначенных природных рубежей. Лишь на юго-западе вставала стена Карпат и обитали сильные соседи, да на юге таило угрозу Дикое Поле. На прочих путях раскинулись почти нетронутые леса. Можно было углубляться все дальше и дальше на восток и север, селиться вдоль бесчисленных рек, где, как справедливо заметил Г.П.Федотов, проще было выжечь и распахать кусок ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле. На всяком новом месте за неделю ставилось деревянное жилище. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное, чтобы оно потом держало его на месте, как якорь?

Вот где истоки нашей экстенсивной психологии, нашей легкости на подъем, позволившей русскому этносу заселить огромные пространства. Видимо, точно так же вел бы себя любой народ, независимо от языка и расы, оказавшись в этом углу мира, у края бесконечного леса — сказочно богатого, но не враждебного, как в тропиках. Экстенсивная модель поведения, будучи усвоена большинством отдельных личностей, стала моделью поведения их государства. Вся история нашей страны — это, с одной стороны, блаженное следование данной модели, а с другой — попытки ее преодолеть. Попытки эти были то успешными, то нет, и предпринимались то под влиянием иноземного примера, то по внутреннему императиву.