Владимир Максимов - После немоты

- Говорят, что диссиденты разделены между собой внутренними конфликтами… Правда ли это?

- Уверяю вас, что положение в среде русских интеллектуалов за рубежом нисколько не отличается от положения среди интеллектуалов французских. Сколько людей - столько позиций, иногда даже две в одном человеке, но в принципиальных вопросах мы, как правило, выступаем вместе. Взгляните хотя бы на фамилии под обращением в защиту А. Гинзбурга: люди, которые еще на днях полемизировали о проблеме бойкота, единодушно подписали этот принципиальный документ.

- Несмотря на разочарования, возникшие после того, как государства отказали вам в своей поддержке, и при нарастающих репрессиях в СССР имеете ли вы основания надеяться, что сможете что-то сделать в ближайшее время?

- Мы, собственно, никогда и не рассчитывали на помощь каких-либо западных государств. Я, к примеру, убежден, что в любом самом жестоком ковбойском фильме морали больше, чем во всей политике Запада по отношению к порабощенным народам. Я и мои друзья рассчитываем, прежде всего, на отдельных людей, на их солидарность, понимание, здравый смысл. И таких людей мы с каждым днем встречаем все больше. В конечном счете, мы единственное в мире Сопротивление, которое не нуждается ни в оружии, ни в деньгах, а только в нравственной или общественной поддержке. Остальное мы сделаем сами.

- Вы были писателем, признанным советским режимом. Как вам удалось „спастись" учитывая то, что вы были видным членом Союза писателей?

- „Видным" членом Союза писателей я никогда не был, а „спасся" только за счет того нравственного заряда, какой вложила в меня святая русская литература, изначально ставящая себе целью „милость к падшим призывать" и снисходить к „униженным и оскорбленным", помноженного на личный опыт. Эту же эволюцию пережили и люди, куда более видные в нашем обществе, чем я: создатель водородной бомбы Андрей Сахаров; фронтовой офицер, лауреат сталинской премии, популярнеший советский романист Виктор Некрасов; генерал, ученый, коммунист, кавалер множества правительственных наград Петр Григоренко, даже дочь Сталина - Светлана Аллилуева, наконец! В тоталитарном мире наступила эпоха духовного пробуждения и каждый день, каждый час, каждый миг новый Савл превращается в Павла!

- Вы верующий человек и, если не ошибаюсь близкий к некой мистике. Каков был ваш путь в этом плане и что означает для вас религия и духовность?

- Трудно или почти невозможно в двух словах объяснить этот глубоко подсознательный процесс. Я попытался рассказать о своем религиозном опыте в романе „Прощание из ниоткуда". Но самый фактор духовного возрождения в современной России стал сейчас в нашем обществе определяющим.

- Галич говорил, что писателю очень трудно жить в изгнании, вне родной языковой стихии. „Улицы, кафе, метро, - писал он, - полны молчания. Мы живем в молчаливом мире". Данте говорил: „Какой трудный путь - подниматься и спускаться по чужим лестницам". Драма ли для вас, что вы находитесь вне родной стихии ?

- Но тот же Александр Галич любил повторять слова русской эмигрантской поэтессы: „Мы не в изгнании, мы - в послании". Эмиграция, на мой взгляд, не социальное, а психологическое состояние. Эмиграция - удел побежденных, эмигрантом можно чувствовать себя, даже живя на родине. Мы еще не победители, но уже и не побежденные, а поэтому не считаем себя эмигрантами. К тому же, в отличие от предыдущих эмиграций, между нами и метрополией постоянно пульсирует живая связь: личная, деловая, духовная. Разумеется, отсутствие языковой среды дает себя знать: глохнет язык, иссякает звуковая информация, вне речевой стихии сокращается словарный запас.

- Вы пошли очень далеко в вашем автобиографическом романе „Прощание из ниоткуда". Думаете ли вы, как Руссо, что надо говорить все?

- Это зависит от чувства меры. В автобиографии полная откровенность легко переходит в кокетство откровенностью, чем, на мой взгляд, несколько грешит Руссо. Не знаю, удалось ли мне удержаться на грани этой меры, но многое в „Прощании из ниоткуда" кажется мне теперь лишним.

- Каковы ваши литературные или кинематографические проекты в настоящее время?

- Сейчас я закончил роман „Ковчег дня незваных", в котором еще раз, уже под новым углом зрения, хочу взглянуть на историю и судьбу России. В романе отображены все основные представители нашего общества от Сталина до мелкого крестьянина включительно. Завершил также сценарий по сюжету своей ранней повести „Баллада о Савве" для американской фирмы.

- В конце „Саги о Савве" вы пишете, что „для Саввы Гуляева не было более дорогой и желанной земли. Нигде". Очень ли важна для вас русская земля ?

- Если перефразировать название одного знаменитого фильма, могу сказать: Россия - любовь моя. И к этому мне нечего добавить.

Я позволю себе подразделить сегодняшнюю тему на отдельные вопросы и в меру возможностей и взглядов ответить на них, как можно короче и определенней, ответить не только нашему слушателю, но, может быть, и самому себе.

1. В историческом смысле современное русское диссидентство или, как еще его у нас называют, демократическое движение коренится в давней традиции нашей отечественной интеллигенции - традиции нравственного сопротивления любым видам насилия и лжи. Этот фундаментальный „символ веры" заложен в основе лучшей русской литературы и общественной мысли от Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского до Соловьева, отца Сергия Булгакова, Лосского и Бахтина.

К сожалению, известная часть интеллигенции старой России, а если точнее, то интеллектуальных люмпенов, сделала из традиционных посылок противопоказанные этим посылкам радикальные выводы, что в конечном счете привело не только к разрушению отжившей государственной структуры, но и к нигилистическому отказу от принципиальных человеческих ценностей: Права, Морали, Милосердия. Результат общеизвестен: ГУЛаг, десятки миллионов жертв, духовное и материальное обнищание общества в целом. Те, кто начинал этот трагический процесс, провозглашали, что сначала человеку нужно дать хлеб, а потом уже культуру, но, по иронии судьбы, после их прихода к власти народ не имеет ни того, ни другого: культура сведена до пропаганды, а хлеб ему поставляет „прогнивший капиталистический Запад".

2. Цель нашего диссидентства не в завоевании политической власти, а в изменении нравственной атмосферы внутри общества, которое, разумеется, в случае успеха, сможет само по себе привести к изменению его политической структуры. И в этом, на мой взгляд, коренное отличие нашего Сопротивления от левой и правой оппозиции на Западе. Недаром Владимир Буковский исчерпывающе определил кредо русского демократического движения: „Мы не из левого, мы не из правого лагеря, мы - из концлагеря!"