Елена Прудникова - 1953. Роковой год советской истории

Абакумов, узнав, что Жуков ругает меня, решил выслужиться перед ним. В этих целях он поручил своему верному приятелю Зеленину, который в тот период был начальником Управления «Смерш» (ныне находится под следствием), подтвердить, что судьи мной арестованы. Зеленин узнал об аресте судей и доложил Абакумову.

Когда была Первая Сессия Верховного Совета СССР, то Абакумов, сидя рядом с Жуковым (имеются фотографии в газетах), разболтал ему об аресте мной судей.

По окончании заседания Абакумов подошел ко мне и предложил идти вместе в Министерство. По дороге Абакумов начал мне говорить, что он установил точно, что немецкие судьи мной арестованы, и знает, где они содержатся. Я подтвердил это, т. к. перед чекистом не считал нужным скрывать. Тогда Абакумов спросил меня, а почему я скрыл это от Жукова, я ответил, что не все нужно Жукову говорить…» и т. д. и т. п.

Уж не сам ли Серов стряпал «меркуловские» фальшивки? А что? Почему бы и нет? Каждый причастный к этому делу человек увеличивал опасность утечки информации. А чекистские реалии, привычки Берии (вроде его: «Давайте постреляем») Серов знал превосходно.

Материалы из «дела Берии» запушены в исторический оборот еще в середине 90-х годов. Их даже можно было обсуждать - до тех пор, пока к ним, в результате чьего-то недосмотра (или, может, перебрались на пенсию люди, которые были заинтересованы в фальсификации событий того времени), не допустили бывшего военного прокурора Андрея Сухомлинова. С тех пор это дело представляет интерес исключительно литературный.

По ходу своей книги товарищ прокурор долго разбирается в разного рода нарушениях процедуры и прочих правил ведения следствия, попутно размышляя о том, почему опытнейшие работники прокуратуры, такие как Руденко, Цареградский, Китаев занимались подобным непотребством. Все это очень интересно, но скорее для автора детектива, чем для исследователя. Почему? Да потому, что «само дело на 90 процентов состоит не из подлинных документов и протоколов, а из машинописных копий, заверенных майором административной службы ГВП (Главная военная прокуратура. - Е. П.) Юрьевой. Где находятся оригиналы, можно только догадываться. Ни один прокурор не позволит представить ему дело без оригиналов. Это неписаное правило прокуратуры. И нарушил его Руденко».

То же самое Сухомлинов говорит и о судебных документах:

«По правилам судебного делопроизводства во всех уголовных делах, на каком бы уровне они ни рассматривались, оригинал приговора должен храниться в материалах дела и должен быть подписан всеми членами суда.

В нашем же деле оригинала приговора нет. Куда его отправили, можно только догадываться, а машинописная копия приговора судьями не подписана. Написано "верно", стоит печать Военной коллегии Верховного суда СССР и подпись полковника юстиции Мазура, который возглавлял группу секретарей. С точки зрения судебного делопроизводства все неправильно».

Копии, конечно, бывают разные. В сборниках документов они печатаются сплошь и рядом. Например: составили чекисты доклад Сталину, оригинал отослали, а копию оставили у себя в архиве. Спустя полвека ее напечатали, и сомнений в ее достоверности ни у кого не возникает. Но когда речь идет о копии явного бреда (установлению бредовости «дела Берии» множество страниц отдали и Юрий Мухин, и Андрей Сухомлинов, и я), то ни о какой работе с ними речи нет. Сперва оригиналы, потом экспертиза этих оригиналов, а затем их обсуждение - только в таком порядке. А пока что никакого «дела Берии» попросту не существует, и говорить тут не о чем.

Ну вот, с повторением пройденного мы покончили. Скучно, конечно, в десятый раз излагать одно и то же, но что поделаешь - надо. А теперь пойдем вперед. Попытаемся установить - что же на самом деле произошло 26 июня 1953 года?

Есть одна версия событий, которую Сергей Кремлев, например, называет «экстремальной». Другой автор (не помню, кто именно) говорит еще резче: «Не знаю, зачем понадобилось Серго Берия все это придумывать». Тем не менее от свидетельства, на котором упорно настаивал сын Лаврентия Павловича, отмахнуться нельзя. Он пишет об этом в своей книге, но я привожу более ранний рассказ - фрагмент интервью, которое Серго Берия дал грузинскому журналисту Руслану Чилачава, поскольку этот текст подвергался наименьшим переработкам.

Цитата 2.1. «26 июня 1953 года отец находился на даче. Я уехал раньше, где-то около восьми, и через час был в Кремле. (Кабинет отца располагался в противоположном здании.) В четыре часа дня мы должны были доложить отцу о подготовке к проведению ядерного взрыва… (Дальше рассказывается о подготовке к докладу, совместно с другими конструкторами, у Б. Л. Ванникова. - Е. П.) Часов в двенадцать ко мне подходит сотрудник из секретариата Ванникова и приглашает к телефону: звонил дважды Герой Советского Союза Амет-Хан, испытывавший самолеты с моим оборудованием. "Серго, - кричал он в трубку, - я тебе одну страшную весть сообщу, но держись! Ваш дом окружен войсками, а твой отец, по всей вероятности, убит. Я уже выслал машину к кремлевским воротам, садись в нее и поезжай на аэродром. Я готов переправить тебя куда-нибудь, пока еще не поздно!"

Я начал звонить в секретариат отца. Телефоны молчали. Наверное, их успели отключить. Не брал никто трубку и на даче, и в квартире. Связь отсутствовала всюду… Тогда я обратился к Ванникову. Выслушав меня, он тоже принялся звонить, но уже по своим каналам… Ванников установил, что заседание отменено и происходит что-то непонятное. Он мне сказал: "Если уже случилось непоправимое, мы все бессильны, но за тебя постоим, не позволим им расправиться с тобой!"

У кремлевских ворот меня действительно ждала машина с друзьями. Они уговаривали меня не ехать домой, объясняя, что дорога туда уже перекрыта, а вокруг слышна стрельба…

С полдороги я вернулся к Ванникову. Он одобрил мое решение не скрываться и сразу же позвонил Маленкову. У Маленкова телефон не отвечал. Тогда он позвонил Хрущеву. Трубку сняли. "Никита Сергеевич, - начал Ванников, -рядом со мной находится сын Берия. Я и мои товарищи… знаем, что произошло. Поэтому просим вас позаботиться о безопасности молодого Берия". Хрущев ему что-то отвечал. (Потом Ванников пересказал мне смысл его ответа: мол, ничего нигде ни с кем не произошло, что вы там выдумываете?) Видно, Хрущев еще не был осведомлен, чем все закончилось.

Борис Львович (Ванников. - Е. П.), чтобы меня одного не схватили, поехал вместе со мной на городскую квартиру, расположенную на Садовом кольце. Район в самом деле был оцеплен военными, и нас долго не пропускали во двор, пока Ванников снова не позвонил Хрущеву. Наконец, после его разрешения, нас пропустили, что и подтверждало его причастность к происходящему. Стена со стороны комнаты моего отца была выщерблена пулями крупнокалиберных пулеметов, окна разбиты, двери выбиты.