Томас де Ваал - Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной

Что же до основных письменных памятников этой албанской цивилизации, то, уверяет Мамедова, они были намеренно уничтожены, – сначала совместно армянами и арабами, а затем в ходе второй кампании по систематическому уничтожению этих памятников в XIX веке. Мамедова рассказала мне, как в 1975 году она с группой французских ученых посетила знаменитый Гандзасарский монастырь в Карабахе, бывшую резиденцию Хасан-Джалала. Ее спутники поначалу с недоверием отнеслись к ее теориям, и тогда, воспользовавшись своим блестящим знанием средневекового армянского, который изучила в Ленинградском университете, она зачитала им надпись на фасаде монастыря. Надпись гласила: "Я, Хасан-Джалал, выстроил эту церковь для моего народа Агванкаї" "Агванк" было древним названием Албании. И Мамедова добавила еще одну деталь, которую, как она полагала, я должен был знать: в деревне Ванк, в равнинной части региона, она заметила физиономические особенности местных жителей – ни один, по ее словам, не был похож на армянина, потому что они и не были армянами. Все они на самом деле были албанцами.

Но почему же тогда сотни "албанских" надписей, сказал я, в таких местах, как Гандзасар или Урекаванк, написаны на средневековом армянском? Мамедова объяснила, что хотя албанцы вроде Хасана-Джалал и писали по-армянски, они никогда не называли себя армянами, а только – "агванк", то есть албанцами. По поводу этих надписей у нее имелась еще одна теория, хотя и не подкрепленная фактами: "Есть гипотеза, что эти надписи появились гораздо позднее, уже в девятнадцатом веке, но у нас пока нет тому доказательств".

Мамедова постоянно подчеркивала, что не занимается политикой, но во время нашей второй с ней встречи ее политические взгляды проявились вполне отчетливо. "Карабахскую проблему невозможно разрешить без албанцев", – заявила она. Должно быть, я выглядел скептически. "В мире существуют только два народа, имеющие национальную идентичность, но не имеющие государственности, – продолжила она. – Это евреи и армяне. Разница в том, что евреи создали государство на своей исторической родине, а армяне создали государство не на своей исторической родине". (9)

Теории обходительной госпожи Мамедовой представляют собой усовершенствованный вариант того, что стало в Азербайджане очень грубым инструментом. Упрощенная версия "албанской теории" получила в Азербайджане широкое распространение. Мне неоднократно приходилось слышать, как любую церковь, построенную в любом месте страны до XIX века, называют не иначе как "албанской". Албанцы попали даже в далекий юго-восточный регион Нахичевани: все уцелевшие там армянские церкви получили название албанских.

В вышедшей в 1997 году брошюре под названием "Албанские памятники в Карабахе" Играра Алиева и Кямиля Мамедзаде вопрос о средневековых армянских надписях вообще обойден стороной. На обложке изображен рисунок фасада церкви в Гандзасаре, откуда художник аккуратно убрал все армянские надписи. Фотографии в интерьере церкви сделаны с безопасно далекого расстояния, так, чтобы у азербайджанского читателя и мысли не возникло о том, что тут могут быть надписи по-армянски. Алиев и Мамедзаде завершают свой исторический очерк такими словами:

"Из вышесказанного следует бесспорный вывод, что у так называемых армян Карабаха и собственно азербайджанцев (которые являются потомками албанского населения) северного Азербайджана – общая мать. Оба эти народа являются очевидно и бесспорно, бывшими албанцами и поэтому собственно армяне, проживающие на территории Нагорного Карабаха, куда они массовом порядке переселились в первой четверти девятнадцатого века, не имеют никаких прав" (10).

Между тем в Армении "албанский вопрос" помог многим специалистам по древней истории выдвинуться на передовые рубежи политики. Одним из основателей Комитета Карабах в 1988 году стал Алексан Акопян, ведущий армянский специалист по албанскому периоду. В настоящее время он совмещает энтузиазм историка и археолога с обязанностями "губернатора" оккупированного азербайджанского Лачинского района, расположенного между Арменией и Нагорным Карабахом.

Я встретился с Акопяном в его рабочем кабинете в здании парламента Армении. Приятный мужчина с густыми усами, он обрадовался, услышав имя Фариды Мамедовой. "О, моя сестра!" – воскликнул он. Они оба изучали древнеармянский в Ленинграде у одного и того же научного руководителя, и Акопян, похоже, с умилением вспоминает об их яростных баталиях, развернувшихся на страницах малотиражных научно-исторических журналов. "У меня в Азербайджане много братьев и сестер, – объяснил он, – я всегда с ними воевал. Я десять лет участвовал в войне между армянскими и азербайджанскими историками. Война началась раньше, но я принимал в ней участие в последние десять лет" (11).

А затем Акопян с энтузиазмом принялся излагать мне свою версию границ "Албании". Его представление об Албании как о древней северной провинции не имело почти ничего общего с азербайджанскими теориями. Ее не следовало путать с "Новой Албанией", расположенной в Нагорном Карабахе – областью, которая позаимствовала у албанцев одно лишь название в пору их быстрого исчезновения как отдельной народности. А то, что Хасан-Джалал именовался князем "Албании" в XIII веке, на его взгляд, то же самое, что титул младшего сына английской королевы Елизаветы – "граф Уэссекский", данный ему в честь давно уже не существующего английского королевства.

Мне бы понадобилось несколько лет научных изысканий и знание нескольких древних языков, чтобы составить компетентное суждение об "албанской проблеме". К счастью, мне помог профессор Роберт Хьюсен из Роуэнского колледжа в штате Нью-Джерси, ведущий специалист по этому периоду истории Кавказа. В его элегантном, тщательно составленном ответе на целый список моих вопросов я уловил интонации человека, преодолевавшего на протяжении своей научной карьеры рифы кавказской исторической политики.

Хьюсен прислал мне свою статью 1982 года, посвященную анализу оригинальных источников. Он сурово выговаривал Буниятову за плохо изложенную историю, но критиковал и Мнацаканяна за избирательный подход к свидетельствам (12). В своем письме он подчеркнул, что свидетельств о Кавказской Албании на самом деле мало, но согласился с утверждением, что к X веку албанцы скорее всего уже распались: "поскольку по свидетельству Страбона албанцы образовали союз двадцати шести племен, то принято считать, что их государство начало распадаться в период арабского завоевания и к Х веку полностью прекратило существование; албанский же этнос, возможно, просуществовал дольше, но мы этого не знаем".

По словам Хьюсена, найти следы албанцев трудно. Многие ученые предполагают, что удины – небольшой христианский народ, некогда населявший северную часть современного Азербайджана, – были потомками албанцев. Они говорили на исконно кавказском языке, близком к лезгинскому. Кроме того, сохранилось несколько фрагментов текстов, которые еще требуют расшифровки. Нет почти никаких доказательств в поддержку обвинения, будто армяне сознательно уничтожили албанские литературные памятники. Если "Албания" и уцелела, то в виде отдельной ветви армянской церкви с центром в Карабахе. Наконец мы подошли к карабахскому князю Хасану-Джалалу. Профессор Хьюсен заключает: "Я не нашел ни малейших свидетельств того, что [мелики] когда-либо называли себя иначе, нежели армянами, хотя и принадлежали к албанской ветви армянской церкви".