Федор Достоевский - Письма (1857)

Прощайте, голубчик мой, с благоговением и верою целую Вашу миленькую шаловливую ручку и жму ее от всего сердца.

Весь Ваш Ф. Достоевский.

Р. S. О статье Михайлова поговорим потом; Степан Дмитриевич очень просил меня приезжать чаще в Павловск; но вот уже ровно неделя, а я не был. Страшно много всяких хлопот.

(1) далее было начато: так

(2) далее было начато: и он от<���правился>

(3) далее было начато: когда

(4) далее было: или

(5) было: нашего

(6) далее было: где описан наш разговор

Любезнейший Александр Петрович,

Извещаю Вас, что я не поеду в воскресение, а, кажется, во вторник. И потому крестить у Вас могу. Прошу Вас, в свою очередь, известить меня по городской почте: в какой час завтра произойдет крещение? полагаю, что сейчас после вечерен.

Я же приступаю к писанию и не знаю еще, что будет, но решаюсь работать, не разгибая шеи.

Ваш весь Ф. Достоевский.

10 сентября 860.

Любезнейший и добрейший Михаил Андреевич,

Если у Вас есть "Библиотека для чтения" (где "Гаваньские чиновники") и которую Вы мне обещали, то сделайте милость, пришлите, чем самым крайним образом обяжете Вашего со всей душой

Ф. Достоевского.

Р. S. Если надо скоро, то продержу не более как до завтра. Д<���остоевский>.

Любезнейший Яков Петрович,

Если Ваше время завтра в воскресение не занято, то посетите меня вечерком, выпить чайку, чем очень обяжете Вас крепко любящего

Ф. Достоевского.

15 апр. Суббота.

К издателю "Северной пчелы". (1)

В № 33-м газеты "Русский мир" я прочел следующее объявление от редакции "Русского мира" своим читателям: "Продолжение "Записок из Мертвого дома" Ф. М. Достоевского, как объявлено уже, последует в журнале "Время", в 4-й книжке которого перепечатаны главы, помещенные в январских номерах "Русского мира", для тех из читателей, как сказано в журнале "Время", которые не были знакомы с этим произведением. Равным же образом и мы сочтем себя обязанными познакомить наших читателей с продолжением "Записок", как скоро они появятся в журнале "Время"".

Позвольте Вас уведомить, милостивый государь, (2) что с редакцией "Русского мира", после помещения в газете "Русский мир" отрывка из сочинения моего "Записки из Мертвого дома" (то есть первых четырех глав), я более ни в каких литературных сношениях не состою, всё же сочинение мое "Записки из Мертвого дома" продано мною журналу (3) "Время" вполне и потому продолжение этих "Записок" может явиться только в этом журнале. Ни с кем же другим я, относительно продолжения этого сочинения, ни в каких формальных или каких бы то ни было обязательствах не состою и никто другой не имеет на него никакого права. О чем и прошу Вас, милостивый государь, (4) уведомить публику, напечатав в Вашей газете письмо мое.

Долгом считаю предуведомить Вас, что такое же письмо и с такою же от меня просьбою послал я и к гг. редакторам "С.-Петербургских ведомостей" и "Сына отечества". (5)

Ф. Достоевский.

4-го мая 1861 г.

(1) В "СО": В редакцию "Сына отечества": Милостивый государь; в "СПбВед": Корреспонденция. Санктпетербург, 4-го мая. Мм. гг.

(2) В "СПбВед": милостивые государи

(3) В "СПбВед": в журнал (4) В "СПбВед": Милостивые государи

(5) В "СО": "С.-Петербургских ведомостей" и "Северной пчелы".

Примите уверение в искреннем уважении Вашего покорного слуги; в "СПбВед": "Сына отечества" и "Северной пчелы". Примите и проч.

Июля 12/61.

Милостивый государь Федор Николаевич,

Мне чрезвычайно неприятно и совестно, что я принял в другом смысле то место Вашей статьи, где говорилось об "Унижен<���ных> и оскорб<���ленных>". Сделайте одолжение, извините меня. Воображаю, как Вам было это даже обидно. Ваше письмо вполне меня разуверило и нагнало на меня сильное раскаяние. Одно, что скажу в свое оправдание: что действительно в статье Вашей это место было написано так неясно, что можно было ошибиться. Я бы ни за что не ошибся: но так как Вы тут же браните и Григорьева (а Вы его таки браните и довольно зло), то мне и пришло в голову: если посылается в журнал статья, опровергающая (1) этот же журнал и где зацепляются его сотрудники, то, пожалуй, могло случиться и всё остальное. Соглашаюсь, что я глупейшим образом ошибся и прошу у Вас, от всего сердца, извинения.

Основная мысль Вашей статьи прекрасная, и мы с ней совершенно согласны. Но ведь из нее невозможно не выпустить, во-1-х) всего, что говорится в ней о Григорьеве. Согласитесь, журнал не может себе противоречить. 2) Обо мне, хоть бы Вы меня бог знает как хвалили; хвалить себя в своем журнале нельзя. 3) Всё, где Вы говорите о "Книге Наума". Положим, Вы правы: но книга составлена была честнейшим человеком и, главное, замечательнейшим деятелем во время всеобщего гнета над литературой, принесшим ей много пользы и многим ей пожертвовавшим. Если тут, ради лица, и делается уклонка, то ведь не из низкого же побуждения (2) мы смотрим в этом случае на лица, а из побуждения благородного. Конечно, если б дело шло о чем-нибудь гораздо более важном, то нечего было бы смотреть ни на какое лицо. "Время" строго держится этого правила, для него нет лиц, но ведь что толку выказывать себя такими спартанцами, когда дело вовсе не так важно. Всё в меру, всё кстати. К чему же огорчать человека, которого все уважают и про которого во всю честную жизнь его никто не сказал ничего дурного, а даже совершенно напротив.

Остальное всё можно напечатать, но остального-то остается мало. Мы, впрочем, посмотрим и уж конечно найдем случай поместить.

Жалею, что ответить Вам подробнее и больше не могу. Затянулись дела и теперь усиленная работа, а усиленной работы и другу и недругу не желаю. Не дай Вам бог ее испытать.

Вчера слышал чтение Вашего стихотворения. Что за прелесть! Это решительно Ваше лучшее и ко многому применимо. Вот бы Вам побольше писать на эти темы. Потому и говорю Вам о темах, что вижу, как с ними согласуется Ваше вдохновение. Сколько припомню, в этом роде я еще ничего не читал Вашего. Одну только строчку, по-моему, надо бы изменить:

Молчит бессмысленный народ.

Это как будто Пушкина "Молчи, бессмысленный народ" и в смысле модном, то есть в смысле враждебном Пушкину. Разумеется, Вы бы не написали ничего сами в смысле враждебном Пушкину, но другие-то, пожалуй, так примут и поймут. Мы думаем изменить; я предлагаю сказать "Молчит униженный народ", а брат "Молчит подавленный народ". Мне кажется, что униженный сильнее и заключает в себе смысл и "подавленного".