Андрей Мальгин - Советник президента

- Ничего себе комедия. Я чуть концы не отдал.

- Да все было бы в порядке в любом случае. Мне врачи сказали. Я думаю, в чаек тебе какой-нибудь химии намешала. Начиталась…

- В смысле? - Конспиратор из нее хреновый. На самом видном месте лежит «Всемирная история отравлений».

- Да, ничего себе. А ты уверена, что она не замышляла меня на тот свет отправить? - Чтоб остаться сиротой и без средств к существованию?

- Средства как раз есть – я подписал завещание.

- Она несовершеннолетняя пока что.

- Ничего, ждать осталось недолго. Полгода. Как раз вступление в права наследования будет подарком к совершеннолетию.

- Перестань, - возмутилась Валентина, которую и саму поразили эти арифметические вычисления, только что продемонстрированные Игнатием. Игнатий посмотрел ей прямо в глаза: - Спасибо за откровенность, Валя. Но я тебе не очень верю. Сколько раз было, что пакостишь ты, а сваливаешь все на Машку. Это уже не первый раз. Конечно, я многое забываю. Но учти, у меня все записано в дневнике. Все твои гадости, которые ты мне делала. Все до одной. И если я помру, то уж будь уверена, это станет достоянием общественности. Будет опубликовано как сенсация в каком-нибудь популярном журнале, а потом войдет в последний том собрания сочинений. Тут Игнатий затронул чрезвычайно больной вопрос. Он уже много лет мучил ее упоминаниями о каком-то дневнике, где якобы велся учет всем ее неблаговидным поступкам. Там было все в деталях – и про то, как она била его и Машу, и как он уличил ее в половой связи с киносценаристом Мурашкиным, и все ее мизантропские высказывания о знакомых и незнакомых людях, короче, это была, видимо, целая тетрадь отборнейшего компромата. Когда Игнатий уезжал куда-нибудь в командировку без нее, Валентина переворачивала вверх дном сначала квартиру, а затем и дачу, но ужасный дневник не находился. «Кстати, пока он тут в больнице, надо сделать еще одну попытку. Лежит же он где-то». Игнатий как будто прочитал ее мысли: - Можешь не искать, все равно не найдешь. Все в надежном месте. Ха. Ха. «Надо же, вроде маразматик, а какие-то вещи делает четко. Одна надежда на то, что когда-нибудь все-таки у него вылетит из головы месторасположение тайника. Если он каждое утро не может вспомнить, куда с вечера положил портфель, то почему о каком-то дневнике не забывает?» - И, кстати, Валентина, ты помнишь причину, по которой Лев Толстой ушел из этой… ну как ее… ну где он жил?.. как место называлось?

- Из Ясной Поляны?

- Ну да, помнишь, по какой причине старик ушел из Ясной Поляны?

- Поссорился с Софьей Андреевной.

- Не просто поссорился. Он ее застал, когда она в его кабинете шарила по бумагам, как раз желая найти дневник. Очень Софью Андреевну мучила мысль, что муж про нее в дневнике мог что-то написать непотребное. А помнишь, чем все кончилось после его ухода? - Игнатий, ты у меня далеко не Лев Толстой.

- Но и ты не Софья Андреевна. Хотя она сука тоже была еще та.

- Игнатий, - сказала Валентина, стремясь перевести разговор на другую тему, - мне звонила Надежда из Литфонда. У нее есть какой-то дядька, коммерсант, который интересуется нашей недостроенной дачей. Давай продадим ее, а? - Честно говоря, я думал, мы ее для Машки бережем.

- Нет, давай поразмышляем спокойно. Участок нам дали бесплатно, дачу построили бесплатно, взносов мы никогда не платили. Но все это до поры до времени. Строители выиграли суд, получили свои 16 тысяч, у них к нам претензий нет. А вот у писательской общественности они могут быть, претензии. Дойдет до администрации. Достаточно смениться председателю кооператива, придет какой-нибудь энергичный молодой парень, и нам начислят все взносы за все годы. И придется их заплатить. Итого, вместе с этими спорными шестнадцатью тысячами, вылетим тысяч на двадцать баксов. И что получим за эти деньги? Голый участок в песчаном карьере, недострой, в который еще надо вбухать невесть сколько… А так мужик вроде б готов хоть завтра деньги выложить, и мы одним махом разрубим этот узел. Дескать, мы уже не члены кооператива, какие к нам претензии?.. Ты чего молчишь? - Я молчу, потому что никакого мнения на этот счет у меня нет. И продать плохо, и не продавать – тоже не очень хорошо. А он хоть видел наш недострой?

- Игнатий, я завтра же проведу переговоры. Отвезу его туда лично. Заломлю тысяч двадцать, посмотрим на реакцию. Присядкин махнул рукой: дескать, поступай как знаешь. Больше всего ему хотелось, чтоб Валентина оставила его в покое, поехала домой. А он бы посмотрел футбол по телевизору или книжку почитал. Но Валентина еще не исчерпала повестку дня: - Игнатий, есть еще важный вопрос. Тебя, видимо, выпишут в понедельник. А начиная с сегодняшнего дня я буду обзванивать корреспондентов и сообщать, что была сделана попытка тебя отравить.

- Только без милиции, ладно? Я уже устал давать объяснения. Совсем меня замучили. То одно, то другое, ни сна ни отдыха.

- Игнатий, не ссы, прорвемся, - произнесла Валентина свою любимую поговорку, поцеловала живого классика в лобик и отчалила домой звонить корреспондентам. Дело было сделано: можно считать, что она получила санкцию Игнатия на извещение западной прессы об отравлении. Разумеется, Валентина не стала говорить старику о том, что, по всей видимости, западная пресса предположит, что он был отравлен российскими спецслужбами. Этого бы трусливый Игнатий точно не одобрил. «Машка совершенно права, - думала Валентина, преодолевая километры больничных коридоров, - надо идти ва-банк». …Как только Валентина скрылась за дверью, телефон, до сей поры безмолвно стоявший на тумбочке у кровати больного, вдруг зазвонил. Игнатий снял трубку.

- Игнатий Алексеевич? – спросил вкрадчивый мужской голос.

- Да, я.

- Вас беспокоят из газеты «Правда»…

- А разве эта газета еще выходит? – поразился Игнатий.

- Еще как выходит, - ответил ему голос.

- А откуда вы узнали мой телефон больничный? – строго спросил Игнатий. Тем более, он и сам его не знал.

- Ну, в больнице у нас есть свои люди, - не стал врать звонивший.

- И что вам надо? Я вообще-то болею. Но даже если бы был здоров, все равно не стал бы с вами разговаривать.

- Умоляю, уделите мне только одну минуту! - Ну что такое? - Понимаете, мы обзваниваем старых членов партии…

- Вы меня считаете старым членом партии? – искренне удивился Игнатий.

- Конечно. Вы у нас в списках. Партийный билет номер 06107294. Вступили в мае 1965 года, так что скоро можете праздновать сорокалетие членства в коммунистической партии.

- Но я из нее давно вышел!

- Очень странно. В парткоме Московской писательской организации вы не числитесь как выбывший. Никаких заявлений о выходе из партии не оставляли. Многие, кстати, сдали свой партбилет. И некоторые делали это перед камерами, насколько я помню. Кстати, а где ваш партбилет?