А РЕКУНКОВ - Перед лицом закона

После войны Жмельков вернулся в футбол, играл несколько лет в московском «Спартаке», показывая иногда игру, вполне достойную его прежней славы, но, как у нас говорят, стал все чаще допускать нарушение режима. Проще говоря — выпивать стал Владислав Жмельков. В результате играл все хуже, перешел в команду классом пониже, потом его и там не стали держать... А ведь он мог играть еще долгие годы, мог стать отличным тренером, мог и сегодня немало внести в развитие нашего футбола.

Вот пример более свежий — один из известных игроков московского «Торпедо» не выдержал соблазнов, которые обычно подстерегают известного человека, не выдержал натиска многочисленных приятелей, которым попросту было лестно выпить в компании со знаменитостью...

Вот как рассказывают товарищи по команде о катастрофе, случившейся с ним...

— Конечно, судьбу свою решает прежде всего сам человек. Но мы не пробовали бороться за него. Тренеры не желали портить отношения с известным, признанным, пользующимся огромным авторитетом игроком. Ребята считали, что проявить к нему строгость, сказать в глаза, что он подводит их, — значит совершить нетоварищеский поступок. Сделай какой-нибудь новичок хоть сотую долю того, что делал тот спортсмен, — с него бы, как говорится, семь шкур спустили. А тут отвратительная игра в молчанку. В существовании «двух законов» в наших футбольных и хоккейных командах — одного для «звезд», другого для «обыкновенных смертных» — одна из причин того, что иногда мы бессмысленно несем тяжелые людские потери. Сначала в спорте. Потом — в жизни.

Нетребовательность, попустительство, ложное понятие товарищества, существование «двух законов», двух подходов — все это действительно может создать у человека ложное представление о собственной персоне, о своих возможностях. Тут уж и сильному человеку, наделенному здравым рассудком, может показаться, что он имеет несколько больше прав, нежели ближние, что ему позволено несколько больше, что его грехи не столь значительны и позорны. И он начинает нарушать не только режим, но и общественный порядок, начинает нарушать закон, пребывая в полной и счастливой уверенности, что ему простится. Что ж, могут простить родные, друзья, может простить постовой милиционер или автоинспектор, узнав известного человека, но не прощает жизнь. Уж слишком много мы имеем тому горьких примеров.

Снова возвращаюсь мысленно в зал суда, снова вспоминаю уголовное дело по обвинению учащихся профессионально-технического училища в разбойном нападении с целью грабежа. Не буду называть это училище, не в этом суть, да, говорят, после частного определения о воспитательной работе, которое вынес суд, там многое изменилось. Хочу сказать о другом — на суде в качестве свидетеля присутствовал представитель училища. Так вот, у прокурора произошел довольно интересный разговор с этим представителем.

— Скажите, — обратился к нему государственный обвинитель, — в тот день, когда произошло преступление, в училище были занятия?

— Да. Но преступление произошло, когда занятия кончились.

— Вы хотите сказать, что учащиеся уже были свободны? Но ведь они к тому времени уже были пьяны? Как это случилось?

— Видите ли, в этот день почти вся группа не явилась на занятия.

— Почему?

— Трудно сказать, мы еще будем с этим разбираться...

— Разбираться? А разве это первый случай, когда учащиеся срывают занятия, бродят по городу, занимаются совсем не тем, чем им положено заниматься в это время... Разве раньше вы в этом не разбирались?

— Такой случай у нас впервые...

— Согласен. Это действительно первый случай, когда ваши учащиеся оказались на скамье подсудимых, когда представитель училища вынужден давать свидетельские показания на суде, — с этим я согласен. Но ведь и раньше бывало, что срывались занятия, случались хулиганские выходки, учащиеся распивали спиртные напитки...

— Вы правы, здесь, конечно, наша недоработка. Разумеется, из всего случившегося мы сделаем самые серьезные выводы.

— Поздновато вы собрались делать выводы, поздновато. Вот и выходит: пока гром не грянет — мужик не перекрестится.

Что же произошло в тот день возле стадиона в Лужниках? На первый взгляд совершенно безобидное происшествие. Сильно подвыпив, учащиеся Елисеев и Дубовой стали приставать к подросткам, которые были моложе их и, естественно, слабее, и выпрашивать у них деньги.

Примерно так описывали случившееся подсудимые. На самом деле было несколько деталей, которые существенно меняли картину. Деньги подсудимые не столько выпрашивали, сколько вытряхивали. Когда в карманах мальчишек попадалось еще кое-что вроде кошельков, перочинных ножей и прочих «драгоценностей», Елисеев и Дубовой не пренебрегали и этим. Еще одна деталь — строптивым они приставляли к горлу нож, и разговор после этого, естественно, становился более коротким. Их добыча в тот день составляла не слишком большую сумму — не то два, не то три рубля.

Но давайте представим на минуту, что у паренька было в кармане не пятьдесят копеек, а пятьдесят рублей, — разве упившиеся грабители отказались бы от этой суммы? Конечно, нет. А если бы нашелся отчаянный мальчишка, который, несмотря на приставленный к горлу нож, все-таки оказал бы сопротивление, — удержались бы наши «выпрашиватели» от того, чтобы нажать посильнее на рукоять ножа? Возможно, удержались бы, но представьте себе, что пришлось пережить мальчишкам, которым они подносили нож к горлу. Поэтому я, как народный заседатель, был согласен с тем, что преступление было квалифицировано как вооруженный разбой.

Во время суда я задал Елисееву вопрос, который, казалось бы, совершенно не имел отношения к делу. Я спросил часто ли ему приходилось участвовать в спортивных соревнованиях. Он ответил, что, мол, как-то было, но когда и по какому случаю, он даже не помнит. Дубовой ответил еще проще: нет, не участвовал. Почему? Не хотел? Не допускали в команду? Вообще не проводились состязания? Почему?

— Как вам сказать, — со снисходительной улыбкой проговорил Елисеев, полагая, видимо, что народный заседатель просто не знает, что спросить, вот и цепляется к каким-то соревнованиям, выступлениям. — Помню, в училище были соревнования между группами по волейболу... Занятия у нас бывают, а так, чтобы соревноваться... Мы не такие уж мастера, чтобы кого-то вызывать или принимать вызов.

— А с другими училищами? Ведь там такие же мастера?

— Нет, не приходилось.

— И не скучно вам было вот так заниматься спортом? Без схваток, соревнований, без побед и поражений?

— Занимались...

После ответов подсудимых на эти, «не относящиеся к делу» вопросы для меня стало проясняться многое в жизни ребят. Как-то почти физически ощутил я тогда унылую нравственную атмосферу училища. Словно повеяло каким-то равнодушием, безразличием, чуть ли не усталостью. Нет, ребята не были патриотами училища, и его спортивные знамена не зажигали огня в их глазах, не зажигали желания победить, доказать, одержать верх.