Иван Шевцов - Соколы

Стихотворение это написано в 1963 году, но как созвучно оно нашему трагическому для России, оккупированной Сионом, времени. За 20 лет до проклятой народом горбачевской «перестройки» поэт предвидел надвигающуюся беду и предупреждал. Эта тревога за судьбу Отечества звучит и в других его стихотворениях. Он поименно знает, кто несет беду России, и гневно указывает на них:

К сожалению, к тревожным голосам патриотов не прислушивались «агенты влияния», сидевшие на вершине власти.

Гражданская, патриотическая позиция Валентина Сорокина вызывала ненависть и злобу «агентов влияния», заполонивших в те годы учреждения культуры, прессу, партийный и государственный аппарат. Их раздражали не только его стихи, но и практическая деятельность на посту главного редактора издательства «Современник», одного из немногих русских издательств, выпускавших книги русских писателей-патриотов, которым двери таких «русскоязычных» издательств, как «Художественная литература», «Советский писатель», были наглухо закрыты. Сколько молодых талантов из российской глубинки поддержал тогда «Современник», возглавляемый Юрием Прокушевым и Валентином Сорокиным, открыв им путь в литературу! Это был настоящий подвиг патриотов, требовавший от них гражданского мужества, принципиальности, выдержки и стойкости в условиях ожесточенной идеологической борьбы с международной и внутренней сионистской кликой духовных и нравственных растлителей. Напомню лишь один пример из истории издания моего романа «Набат» (1-я и 2-я книги). Уже сверстанный набор романа затребовали в ЦК, заранее предвидя в нем криминал. Прочли, ужаснулись и позвонили Валентину Сорокину, мол, нельзя издавать эту вредную книгу. Вся «вредность», весь криминал романа заключался в том, что автор задел в нем «деликатный» вопрос: неодобрительно отозвался о сионизме. Валентин Васильевич не согласился с мнением цековского функционера (другие издатели принимали подобные заявления как приказ) и ответил, что роман этот выйдет в свет. В ответ он услышал угрозу: «Если эта книга выйдет в свет, вы положите свой партбилет».

Прямо скажу — не всякое должностное лицо в подобной ситуации могло пожертвовать своей партийностью, а, следовательно, и служебным креслом. Сорокин пожертвовал, он поступил по-рыцарски, не принеся в жертву свою принципиальность и убеждения. Освобождение от должности главного редактора издательства «Современник» было лишь началом расправы и разнузданной травли честного патриота и гражданина. На его голову обрушился поток клеветнических измышлений, грубых инсинуаций, в том числе и со стороны его заместителей Панкратова и Дроздова. Случилось так, что в это же время он получил новую квартиру и уже переехал в нее. Как вдруг приказ секретаря Союза писателей Воронкова — кстати, не имеющего никакого отношения к литературе: квартиру освободить и, соединив ее с соседней, еще не занятой квартирой, передать наследнице греческого миллиардера Онассиса, женатого на Жаклин Кеннеди, — Кристине Онассис. Миллиардерша пожелала иметь квартиру из восьми комнат и обязательно в писательском доме. Можно себе представить душевное состояние легко ранимого, кристально-честного поэта-правдолюбца, над которым властительные чиновники в нарушение элементарных законов учинили произвол. Друзья Валентина оказывали ему моральную поддержку, предпринимали всевозможные действия в защиту травимого товарища, но все наши попытки натыкались на глухую стену. «Дело» его рассматривалось в высшем партийном суде — Комитете партийного контроля, который возглавлял престарелый маразматик А.Я. Пельше. Я позвонил своему знакомому, инструктору КПК, который вел «дело» Сорокина, и попросил о встрече. «Заходите в любое время, — дружески отозвался он и тут же спросил: — Что, есть проблемы?» Не откладывая в долгий ящик, я в тот же день пошел на Старую площадь. В начале нашей беседы инструктор был учтив и любезен; но когда я заговорил о Сорокине, лицо его нахмурилось и стало каким-то безучастным. Около часа я доказывал ему, что «дело» Сорокина сфальсифицировано, а доносы в КПК Панкратова и Дроздова — мелочная месть амбициозных подчиненных главного редактора. Я рассказал ему, что хорошо знаю Дроздова как провокатора, завистливого и бездарного литератора, графомана. По выражению лица инструктора я понял, что говорю в пустоту, и замолчал. Тогда он, не глядя мне в глаза и вдруг перейдя на «ты», мрачно произнес: «Я верю тебе, но обстоятельства складываются не в пользу твоего друга. И тут я, к сожалению, ничем помочь не смогу. Тут моей власти недостаточно».

Так закончился мой визит в КПК. Позже я узнал, что к травле Сорокина приложил руку тогдашний секретарь ЦК по идеологии М.В. Зимянин, и еще кое-кто из влиятельных особ. Между прочим, года три тому назад я часто встречался с Василием Ивановичем Конотопом, бывшим первым секретарем МК, много сделавшим для Московской области. Это был очень порядочный человек и талантливый руководитель, думающий хозяйственник. Его соседом по квартире был Зимянин, уже в то время неизлечимо больной. Однажды Василий Иванович провожал меня до вестибюля, где мы встретились с Зимяниным, с которым я был знаком. Зимянин вдруг отвесил комплимент по поводу одной довольно острой моей публикации статьи «Над бездной» в журнале «Молодая гвардия» и тут же пожаловался на Евтушенко: «Какой подлый человек: в печати вылил на меня ведро помоев».

— «Вы ж его лелеяли, можно сказать на руках носили, и он вам отплатил за все блага, которыми вы его одаривали, — съязвил я. — Нелогично, но факт, подлецов привечали, а порядочных людей травили».