Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека

«Там Горбачев звонит из Крыма…»

Согласно журналу учета телефонных соединений на коммутаторе, расположенном в поселке Мухалатка, 17 августа 1991 года находившийся на отдыхе Президент СССР Горбачев с 17 часов 12 минут до 17 часов 26 минут разговаривал с председателем КГБ Крючковым. Своеобразие ситуации в том, что в момент телефонного звонка из Фороса глава лубянского ведомства находился в уютной беседке на объекте «АБЦ», где собрались будущие члены ГКЧП.

Сей неизвестный широкой публике факт автор этой книги выудил в седьмом томе многотомного уголовного дела, возбужденного в связи с действиями ГКЧП. Представляете? Только Крючков достал из своей папки проект документа о мерах, которые следовало осуществить, введя чрезвычайное положение, как в этот момент появляется его охранник и сообщает, что звонит из Крыма Горбачев и вызывает Крючкова.

«Тот передал документ Грушко и попросил прочитать его, а сам пошел к телефону, — читаю показания Егорова, бывшего помощника Крючкова. — Грушко начал читать, и когда оглашал п. 7 о координации деятельности правоохранительных органов в наведении порядка, то Павлов высказался, что надо применять правовые меры самого жесткого характера. Грушко возразил: меры, предусмотренные документом, выведены на основе Конституции СССР и Закона о чрезвычайном положении, более жестких мер предусмотреть нельзя, достаточно этого. Далее он попросил меня читать этот документ, поскольку сам поперхнулся. Я стал читать дальше, где речь шла уже об экономических мерах…Тут Павлов заявил, что здесь все понятно, что это уже видели, читали. При этом у остальных участников встречи никаких возражений, сомнений, вопросов не появилось. В этот момент появился Крючков. Он стал рассказывать о содержании разговора с Горбачевым, и все увлеклись, поэтому о документе забыли…».

На следствии Крючков не отрицал своего телефонного разговора с Горбачевым. Однако, по словам обвиняемого, разговор носил общий характер и детализировать его содержание он не может:

— Претензий к президенту я каких-либо не предъявлял, иначе говоря, с требованиями или просьбами не обращался. Наверное, потому, что эти претензии еще не были четко сформулированы собравшимися. Обсуждение только началось. Работали над этими документами. Не был я уполномочен товарищами на то, чтобы информировать Горбачева о нашей встрече. По этой причине не счел возможным уведомлять президента о намечавшейся поездке.

Отвечая на аналогичный вопрос, свидетель Горбачев показал, что разговоры им по телефону велись постоянно с широким кругом лиц. Касались они различных служебных дел. С Крючковым говорил ежедневно, поэтому содержание разговора 17 августа он не помнит. С Янаевым разговаривал практически через день, а с Болдиным — по нескольку раз в день. Однако предложений о введении чрезвычайного положения ни от кого из них не поступало. Ситуация, возникшая 18 августа, явилась для него полной неожиданностью, поскольку 19 августа он намеревался возвратиться в Москву.

Звонок из Крыма чрезвычайно важен для понимания сути происходивших тогда событий. Какую цель преследовали участники встречи на объекте «АБЦ», принимая решение о поездке делегации к президенту в Форос? Информирование о резко ухудшевшемся положении дел в стране за время его отсутствия в Москве? Переход к открытым действиям по захвату власти? И вообще как родилась идея направить в Форос «группу товарищей»? Почему выбор пал именно на этих людей — не самых известных и влиятельных в стране? Кто знает, как повел бы себя Горбачев, если бы к нему прилетели не заместители Крючкова, Язова и Ивашко, с точки зрения президента и генсека, люди второстепенные, а непосредственно сами руководители важнейших ведомств?

Направили заместителей, что вызвало бурю гнева у президента: «Кого вы представляете, от чьего имени говорите?». Реакция вполне объяснимая.

Ответ на вопросы, почему именно этих людей послали в Форос и в силу каких обстоятельств будущие гэкачеписты пришли к самой идее поездки, следует искать у тех, кто собрался вечером семнадцатого в укромной беседке на конспиративном объекте «АБЦ». К сожалению, еще никто из пишущей братии не попытался прислушаться к объяснениям «заговорщиков», их аргументы утонули в шквале обвинений и негодования. Предпримем же беспристрастную попытку разобраться в том, что в действительности происходило в беседке. В конце концов, собравшиеся там вечером семнадцатого августа тоже имеют право на то, чтобы быть если не понятыми, что, наверное, еще преждевременно, то хотя бы услышанными.

В двадцать втором томе уголовного дела, возбужденного в связи с действиями ГКЧП, автор обнаружил показания обвиняемого Бакланова, который свел разговор на объекте «АБЦ» к простому обмену мнениями о ситуации в стране. «Шел разговор о тяжелом положении в стране, о необходимости принимать какие-то меры, — объяснял он следователям. — О том, что по этому вопросу Президент СССР занимает очень пассивную позицию и надо какие-то конкретные предложения выработать вместе с Президентом СССР, чтобы выйти из этой ситуации…».

Относительно того, как вырабатывалось решение о вылете группы лиц в Форос и предъявлении Горбачеву ультиматума, Бакланов сказал, что разговора об этом между собравшимися не было. Этот вопрос обсуждался наедине с Крючковым, к которому он приезжал по приглашению последнего.

Благородство Бакланова, не назвавшего на допросах даже состава участников встречи на объекте «АБЦ», по-человечески привлекает. Однако из показаний других обвиняемых следует, что на встрече обсуждался и персональный состав делегации. Определяя кандидатуры для поездки, исходили из того, чтобы показать Президенту СССР единство взглядов Совета обороны, министерства обороны, президентского аппарата, ЦК КПСС и КГБ. Ехать должны наиболее близкие Горбачеву люди, другим переубедить его будет невозможно.

Бакланов и Шенин заявили, что готовы лететь, но неплохо было бы, если бы в состав группы вошли представители МО и КГБ. Язов назвал Варенникова, Крючков — Плеханова. В процессе обсуждения кандидатур для вылета был назван Болдин, который на допросе дал такое объяснение своему согласию: «Меня пригласили в связи с тем, что все знали — Горбачев наиболее доверяет мне и мое присутствие в Форосе убедит его в том, что в отношении него лично не предполагается принятие каких-либо «дурных» мер. Я согласился лететь, желая своим присутствием внести успокоение Президенту СССР из-за неожиданности этого визита».

Все обвиняемые единодушны в том, что поездка в Форос предпринималась исключительно в двух целях. Первая — открыть глаза президенту на развал Союза, усугубление кризиса, неконтролируемую обстановку. И вторая — убедить его в необходимости принятия решительных мер, то есть предложить ввести в стране чрезвычайное положение. «Понимали, что лучше делать это вместе с Президентом СССР и под его руководством», — давал показания на следствии Крючков.