Сергей Кремлёв - Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну

Конфликт был обоюдно бессмыслен, но был ли он автоматически запрограммирован противостоянием коммунистического СССР и националистического Третьего Рейха? Да, будущий Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников еще в бытность свою командующим войсками Ленинградского, а затем и Московского округов, издал в 1927–1929 годах знаменитый трехтомный труд «Мозг армии», где говорилось: «Великие войны подобны землетрясению. <���…> Это пережитое „землетрясение“, к сожалению, ещё <���…> не лишило империализм его удушающих человечество объятий анаконды. <���…> Предстоит ряд войн, войн ожесточенных, ибо те противоречия, которые существуют между капиталистической формой мирового хозяйства и нарождающейся новой экономической структурой, настолько велики, что без больших жертв и борьбы не обойтись».

СССР готовился к войне, как и остальные страны, как и Германия. И очень многие считали, что именно этим двум странам придется в будущем столкнуться опять. Мол, здесь все программирует «идеология»…

Но вот мнение японского советолога профессора Тэратаки: «К заключению советско-германского договора идея всемирной революции отошла на второй план. Троцкий вывел свою теорию „перманентной революции“. Сталин с этой романтикой покончил. При нем, то есть в тридцатые годы (XX века. — С.К. ) произошла определенная деидеологизация советской внешней политики».

Профессор Тэратака справедливо считает, что Сталин отдавал приоритет обеспечению суверенитета СССР. Итак, идеологические установки были нацелены на войну, и с этой точки зрения она становилась действительно неизбежной. Однако непосредственно государственные интересы ориентировали на мир. И уже одно это обстоятельство делает все не таким уж и очевидным.

Правда, сам же Тэратака писал: «Нередко можно встретить утверждение, что большевизм и нацизм — одного поля ягоды. Я с этим решительно не согласен. Нацизм и большевизм — генетические враги».

Вроде бы, все верно? Да, если иметь в виду идейный момент. Но верно ли в целом? Задаваясь этим вопросом, я отнюдь не присоединяюсь к тем фальсификаторам истории, пытающимся убедить нас, что Сталин-де и Гитлер — явления родственные. Здесь все неоднозначно.

Родства — ни идейного, ни духовного — тут не было и в помине. А вот нечто, способное примирять и отыскивать общие интересы, — пожалуй, было!

Тот же Тэратака — в отличие от многих нынешних российских расстриг с учеными степенями по «марксистской истории» — признает, что к концу тридцатых годов сталинский СССР ставил во главу угла себя, а не химеры Троцкого.

Да ведь и Ленин, скажем в скобках, в своих последних работах тревожился о том, как нам «организовать соревнование», «реорганизовать Рабкрин», а не о том, как разжечь «мировой пожар».

То есть большевизм Сталина имел все более явно выраженный государственный и даже, я бы сказал, национальный характер. Только национальная окраска тут была не чисто русская, а новая — советская.

Над тезисом о «советском народе» как новой исторической общности людей сейчас смеются. Но мысль о том, что в начале XX века в России начала складываться новая нация — российская, высказывал еще генерал А.И. Деникин в «Записках русского офицера». В СССР эта тенденция, тонко подмеченная Антоном Ивановичем, лишь развивалась и укреплялась. И большевизм сталинской формации все чаще ставил интересы новой советско-российской нации превыше всего.

Германский же нацизм превыше всего ставил интересы немецкой нации. Но высшие интересы обеих наций — и советско-российской, и германской, заключались в обеспечении взаимной дружбы и сотрудничества, у которых были и естественная экономическая основа, и глубокие исторические корни. И вот на почве общности национальных интересов именно СССР и Германия совсем не обязательно должны бы ли сойтись в рукопашной.

Профессор Тэратака не ошибался: нацизм и большевизм, как идеологии, действительно были генетически глубоко чужды друг другу, вплоть до прямого антагонизма.

Но это не означало, что такими же генетическими врагами были нацистский Третий Рейх — как государство германского народа, и социалистический Советский Союз — как государство советского народа. Германия и Россия исторически и геополитически изначально врагами не были, потому что всегда были призваны не уничтожать, а дополнять друг друга.

И тем не менее между ними за короткий исторический период дважды возникали жестокие войны. В чем дело? Почему?

Подробно рассматривая обстоятельства и истоки формирования конфликта Германия — СССР, я обнаружил, что причины их возникновения ведут в глубь времен: от начала тридцатых годов — к послеверсальской Веймарской Германии и полутроцкистскому СССР начала двадцатых годов, затем — к Версальскому миру, Первой мировой войне, а потом — и к её предыстории.

При этом как-то естественно и логично такое ответвление темы приобретало самостоятельное значение и законченность.

После того как предыстория, история и послеистория старой войны легла на бумагу, я понял, что одну-то книгу я уже написал — ту, которую ты, читатель, сейчас держишь в руках. Первая основная идея её ясна и в особых комментариях не нуждается. Мировые войны задумало и обеспечило Мировое Золото. Властвующие эксплуататорские элиты мира — вот основная и единственная причина крупных войн XX века.

Разрабатывая и аргументируя эту идею, погружаясь в давно отшумевшие, но все еще не устаревшие страсти, я раз за разом приходил к мысли об искусственности участия дореволюционной России в войне западного мира с Германией. Не должны мы были с ней воевать, ни к чему это было нам, с любой точки зрения. Если, конечно, иметь в виду точку зрения друга России, а не ее недоброжелателя.

Собственно, исследуя проблему «германцы — русские славяне», можно было бы добраться до времен поздней Римской империи и даже более древних — ведических, арийских.

И на этом пути — далеко не богатом взаимными конфликтами, мы вспомнили бы, что Ливонскую, например, войну Иван Грозный вел не с немцами, а прежде всего — со шведами, что на Грюнвальдском поле смоленские полки были лишь в силу того, что смоленские земли находились тогда под властью Литвы, что Александр Невский получил свое прозвище за невскую победу 1240 года не над немецкими «псами-рыцарями», а над шведским войском во главе с родственником шведского короля Биргером. Да и в Ледовом побоище, в столкновении с Тевтонским орденом, произошедшем через два года, орденские войска были фактически интернациональными (немцы, датчане, рыцари-добровольцы из других европейских стран, чудь — эсты).

Первое издание Большой советской энциклопедии в томе первом за 1926 год называет среди врагов Александра Невского шведов, ливонцев, литовцев, а о немцах даже не упоминает. Сам же Тевтонский орден появился на Балтике по приглашению польского князя Конрада Мазовецкого и обосновался там волею католических владык Запада для борьбы с литовскими язычниками-славянами. Ориентировали тевтонских рыцарей и на православную Русь, но рыцарей, а не немцев как таковых.