Лев Шильник - Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

Отчасти созвучна этим построениям и гипотеза другого отечественного антрополога — Якова Яковлевича Рогинского (1895–1986) о происхождении людей современного типа, получившая название теории широкого моноцентризма. На основе тщательного анализа обширного морфологического материала он пришел к выводу, что из родословной человека разумного должны быть исключены все ископаемые формы, кроме палеоантропов группы Схул. По его мнению, формирование Homo sapiens происходило в пределах довольно большой области, включающей в себя Северную Африку, Восточное Средиземноморье, Кавказ, Среднюю, Переднюю и Южную Азию. Таким образом, позиция Я.Я. Рогинского грешит некоторой половинчатостью: за палестинскими находками неявно предполагается право именоваться прогрессивными, а вот ранним европейским неандертальцам в этом отказано. Несколько забегая вперед, скажу, что и рассуждения Алексеева о возможном вкладе классических палеоантропов в процесс формирования Homo sapiens, и теория расширенного моноцентризма Рогинского сегодня безнадежно устарели, поскольку человек современного типа оказался много древнее, чем полагали еще 20–25 лет назад. Более того, генетические и молекулярно-биологические исследования показали, что неандерталец ни при каких условиях не мог быть предком современного человека, и подавляющее большинство ученых сегодня разделяют эту точку зрения. По всей вероятности, время появления первых ранних сапиенсов вполне сопоставимо с возрастом древнейших находок неандертальского человека, что говорит о параллельном существовании этих двух видов. Впрочем, более подробно вопрос о происхождении человека разумного мы разберем в следующей главе, а пока вернемся к нашим неандертальцам.

Что нам известно на сегодняшний день о материальной культуре и социальной жизни палеоантропов? Хотя умозрительная реконструкция психологии доисторических людей — занятие малопродуктивное, на этом зыбком поприще достигнуты, как ни странно, впечатляющие результаты. Поэтому не станем ходить вокруг да около, а скажем без обиняков — неандертальский человек умел многое. Не подлежит сомнению, что он вовсю пользовался огнем, который извлекает из мяса вкусные запахи и делает твердыми концы рогатин. Жаркие костры горели под Ниццей еще 230 тысяч лет назад, и развести их мог только неандерталец, поскольку люди современного типа появились в Европе гораздо позже. Правда, вопрос о том, в какой степени неандертальский человек овладел технологией добывания огня, остается в значительной степени открытым. Вполне вероятно, что активно получать огонь трением он еще не умел, а использовал очаги естественных возгораний, возникавшие в результате лесных пожаров и вулканических извержений. Именно так поступал, по всей видимости, синантроп (Homo pekinensis), дальневосточный вариант прямоходящего человека, живший около 400 тысяч лет назад. Огонь поддерживали на протяжении сотен лет, из поколения в поколение (об этом свидетельствует многометровый слой пепла). Надо полагать, всякий дееспособный член племени в первую очередь обучался правильному уходу за костром.

Имеются косвенные свидетельства, что неандертальцы хоронили своих умерших или погибших собратьев. В уже известной нам пещере Ла-Шапелль-о-Сен нашли погребение мужчины, на грудь которого была положена нога бизона, что позволяет заподозрить некий магический ритуал. Аналогичные находки были сделаны в Палестине, Ливане и северной части Италии, но о подробностях доисторических религиозных церемоний мы, понятное дело, ничего внятного сказать не можем. На стоянке палеоантропов в швейцарских Альпах обнаружили многочисленные медвежьи черепа, повернутые в сторону входа. У одного из них в отверстие над скулой была вставлена ножная кость. Очевидно, что объектом поклонения являлся пещерный медведь — могучий и опасный зверь, значительно превосходивший по размерам и агрессивности знаменитого гризли. Некоторые исследователи даже говорят об элементарных эстетических потребностях неандертальского человека. Разумеется, с великолепными пещерными фресками Homo sapiens (речь о которых у нас еще впереди) или знаменитыми фигурками верхнепалеолитических «Венер» сравнивать корявые поделки неандертальцев глупо: углядев в случайно попавшемся под руку артефакте забавное сходство с оригиналом, головастый палеоантроп отсекал лишнее, усиливая эффект. Впрочем, «произведения искусства» Homo neanderthalensis целиком и полностью остаются на совести антропологов, не в меру увлеченных свои предметом. Авторитетные ученые к художественным потенциям неандертальцев, как правило, всерьез не относятся.

Столь же неоднозначно трактуются и сравнительно немногочисленные неандертальские погребения. При известном воображении в них можно усмотреть уже вполне сформировавшиеся представления о жизни после смерти (определенное положение покойника в могиле, кости зверей и кремневые орудия, которые могут пригодиться мертвецу на том свете, и др.), но большинство специалистов склонны оценивать подобные факты весьма скептически. Как правило, они указывают на фрагментарность находок и невозможность развитых представлений о загробном мире в столь отдаленную от нас эпоху.

Орудийная деятельность палеоантропов тоже расценивается весьма неоднозначно. Как мы помним, инвентарь неандертальского человека никогда не отличался особенным разнообразием — из поколения в поколение упорно воспроизводится некий элементарный минимум в виде сравнительно примитивных ручных рубил, остроконечников и скребков. Разумеется, определенный прогресс все-таки присутствует. Если мы сравним грубо оббитые олдувайские гальки или рубила прямоходящего человека с каменной индустрией неандертальцев, результат будет, что называется, налицо. Рубила постепенно становятся все более симметричными и несколько миниатюризируются. Начинает решительно преобладать так называемая техника леваллуа (зародившаяся еще в позднеашелльское время), заключающаяся в предварительном изготовлении дисковидных нуклеусов (ядрищ-заготовок), которые затем использовались в качестве своеобразного сырья для изготовления большей части мустьерских орудий. Правда, отдельные увлекающиеся антропологи склонны переоценивать технические достижения неандертальцев и без особого труда насчитывают в Мустье несколько десятков разнообразных орудий. Например, П.И. Борисковский пишет: «Долгое время считалось общепризнанным, что в мустьерскую эпоху было только три основных типа каменных орудий: мустьерский остроконечник, мустьерское скребло и обработанное с обеих сторон маленькое рубильце позднеашельского типа». Далее он рассуждает о технологических прорывах неандертальца, но в конечном счете разговор все равно сводится к трем типовым образцам с незначительными вариациями. Понятно, что такая странная картина (чтобы не сказать больше) не могла не насторожить непредвзятых исследователей. В конце концов, от эпохи африканских габилисов, научившихся кое-как обтачивать гальки, и до эпохи поздних палеоантропов, только лишь слегка усовершенствовавших эту доисторическую технологию, пролегло невообразимое расстояние — более 2 миллионов лет.