Лев Шильник - Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

Но вот эпоха Мадлен заканчивается, и полнокровный реализм верхнего палеолита постепенно сходит на нет. Изображения животных становятся все более условными, обобщенными, лишаются индивидуальных различий, а экспрессия, наоборот, нарастает, подчас делаясь преувеличенной. Это современная живопись в полном смысле слова: на первом месте предельный лаконизм, сиюминутное настроение, динамика и движение. Все лишнее безжалостно отбрасывается. И появляются люди, много людей. Такими рисунками покрыты скалы Юго-Восточной Испании — стремительно летящие олени и преследующие их охотники с натянутыми луками и в сопровождении собак. Это уже мезолит, чуть больше 10 тысяч лет назад, начало межледниковья, в котором живем и мы с вами. Ледник отступил на север, стало теплее, а люди уже изобрели лук со стрелами и приручили собаку. Фигуры лучников подчеркнуто схематичны, но зато полны экспрессии, особенно в той части изображения, которая передает позы и жесты, связанные с натягиванием тетивы, прицеливанием и пуском стрелы. Вершиной условности являются памятники так называемой азилъской культуры, относящейся уже ко времени раннего неолита. В пещере Азиль ученые нашли около сотни расколотых галек, покрытых цветными точками, узорами и крестами. После реставрации картинку попытались расшифровать. Специалисты пришли к выводу, что эти значки в предельно схематизированной форме изображают животных и орудия охоты.

К сожалению, нам неизвестны причины «стилевой разноголосицы» верхнего палеолита. Даже объяснить «безлюдность» палеолитических фресок не так-то просто. И в самом деле: почему сначала людей почти не рисовали, а потом рисовать начали? Ведь мастерство художников Ориньяка или эпохи Мадлен ни у кого сомнений не вызывает. Ответа нет, есть только версии, более или менее убедительные. Главное в жизни кроманьонцев ледниковой эпохи — охота на крупного зверя. Это не блажь, не каприз, а суровая необходимость: успешная охота — залог выживания и процветания рода. Поэтому зверя рисуют много и охотно, причем в первую очередь зверя промыслового. А вот опасные хищники — медведи, тигры и львы — встречаются на палеолитических фресках сравнительно редко. В мезолите жизнь людей постепенно меняется. Ледник отступает, и вместе с ним уходит крупная дичь. Люди начинают приручать животных, экспериментируют с культурными растениями, и охота мало-помалу теряет свое прежнее значение. Охотиться, конечно, продолжают, но это уже не альфа и омега доисторического бытия. Поэтому фигурки животных становятся мельче и схематичнее, былого полнокровного реализма в них уже не отыскать.

Но почему на палеолитических рисунках нет людей? По-видимому, это каким-то образом связано с обрядовой магией далекого прошлого. Отголоски охотничьих обрядов седой старины дожили до наших дней и сохранились у пигмеев, австралийцев и некоторых других народов. Как это выглядит? Сначала вычерчивается контур зверя, которого следует убить. Затем начинается ритуальный танец. В определенный момент охотник должен метнуть стрелу или копье в изображение. Обряд закончен. Очевидно, что пигмею или австралийцу человека рисовать ни к чему, поскольку художник является не только действующим лицом пантомимы, но и частью картины. Объект и субъект составляют единое целое и не могут существовать друг без друга. Вполне вероятно, что и у первых кроманьонцев человек и зверь мыслились как равноправные элементы более сложной системы. Человек был естественной и необходимой частью миропорядка и не смотрел на себя со стороны. Попросту говоря, он не выделял себя из природы. А вот охотники мезолита, по всей видимости, частью картины себя уже не считают — отсюда и множество человеческих фигур, загоняющих дичь. Охота постепенно отходит на второй план, у человека появляются другие интересы, магические представления становятся все более изощренными, порывая с наивным реализмом далекого прошлого, поэтому и рисунок утрачивает живость палеолитической фрески, делаясь условным, схематичным и стилизованным.

Ничуть не меньше вопросов вызывает и «дней Александровых прекрасное начало» — ориньякский культурный взрыв как таковой. По современным представлениям, анатомически современный человек — почти ровесник неандертальца и населяет нашу планету уже около 200 тысяч лет. Однако лишь сравнительно недавно он совершает революцию в технике и начинает рисовать, причем происходит это внезапно, что называется, на ровном месте и вроде бы безо всяких видимых причин. Три четверти его истории — это абсолютная terra incognita <���Земля неизвестная (лат.); незнакомая область, что-либо непонятное. — Ред.> , не отмеченная никакими выдающимися достижениями. Поэтому некоторые ученые склонны разделять ископаемых людей современного типа на ранних и поздних сапиенсов. Согласно этой точке зрения, при всей анатомической схожести двух популяций поздние сапиенсы пережили своего рода творческий взрыв, который скачкообразно привел к возникновению речи, символики и наскальной живописи. Катастрофизм и скачкообразность у большинства ученых не в чести, поэтому отнюдь не все специалисты готовы разделить столь экстравагантное мнение. Они настаивают на постепенном совершенствовании трудовых и охотничьих навыков, неторопливом усложнении социальных связей и вполне резонно указывают «революционерам» на безупречное мастерство самых первых художников верхнего палеолита, свидетельствующее о богатой культурной традиции. Спор этот, надо полагать, разрешится еще не скоро, но совсем недавно «градуалисты» получили дополнительные аргументы в пользу своей концепции.

В южноафриканской пещере Бломбос (более 300 км от Кейптауна) американский археолог Кристофер Хиншелвуд обнаружил стоянку ранних Homo sapiens, которые изготавливали орудия из камня и кости, охотились на мелкую дичь и ловили рыбу, но самое главное — умели рисовать. Были найдены тысячи кусочков охры и специальные приспособления для растирания. На первый взгляд, ничего удивительного, поскольку краску случалось находить и на стоянках неандертальского человека. Но в пещере Бломбос стены покрывала густая сетка цветных линий и схематические рисунки (именно рисунки, а не хаотичные «черты и резы»). По мнению Хиншелвуда, обилие охры (принесенной, кстати, издалека) говорит о том, что ее использовали не только для рисования по камню, но и для раскраски тел, как это и сегодня принято у современных дикарей. Анализ артефактов (в том числе и наскальных рисунков), выполненный двумя независимыми экспертами, дал возраст около 77 тысяч лет, то есть наскальная живопись пещеры Бломбос по крайней мере на 30 с лишним тысяч лет старше самых ранних ориньякских изображений.