Газета День Литературы - Газета День Литературы # 96 (2004 8)

Деревенское детство как рай, воплощенный на земле, но утерянный в смятенном мире, волнует и оживляет душу автора. Тонкий лиризм картин природы, ласковый говор близких, свежий ветер полей, скромное обаяние летних лугов, таинственный шепот деревьев. Воспоминания о потерянном рае никогда не дадут смириться с низменной жестокой реальностью. "Я рассказывал, захмелев от воспоминаний, о родной своей Юневке, как красиво — беленые домики с разноцветными крышами по рыжему крутосклону над Доном — раскинулась она, какие загадочные, розово-лиловые зори цветут над озером Варварка, когда сидишь, замерев перед поплавком; какие красивые, прямо багрово-коралловые, становятся по осени вишневые сады…" И после этих воспоминаний как страшное открытие — кадры документальной съемки, где друг Султан переворачивает ногой убитого на междоусобной войне человека. Диалог одухотворенного сознания с природой отчизны прерывают явления обыденные, сиюминутные, подчас жестокие, несущие разрушение души и тела. Быт против бытия. Вспоминается Лермонтов, стоящий над замутненным кровью потоком Валерик:

Я думал: Жалкий человек,

чего он хочет? Небо ясно,

под небом места много всем,

но непрестанно и напрасно

один враждует он. Зачем?

По моему мнению, во многих исторических реалиях есть неизбежность, предопределенность, обреченность. В лермонтовские времена это обозначали словами "фатум", "рок"… Народ подчас поставлен в условия не предполагающие иного выбора и есть лишь один вариант, ведущий к спасению — война. Когда только так можно отстоять национальное достоинство и добиться лучшей жизни. Да и жестокая обыденность войны таит в себе зачастую великие и чистые истины.

Наверное, и у каждого в душе нет-нет, да и дрогнет струна ностальгии о братстве всех народов в огромной державе. С какого мгновения эта гармония начала рушиться? Видимо, она была искусственной и основанной на строгих законах и силе армии. Но жаль порой наш сон золотой...

"…какое может быть братство, когда у нас нет никаких общих точек соприкосновения, — ни религиозных, ни кровных, ни языковых, никаких, кроме тридцати лет относительного мира в советскую эпоху". Христианский постулат "несть ни эллина, ни иудея" обаял широкого душой русского человека, неожиданно воплотился в коммунистической идее, но оказался иллюзией. Наяву только неравенство, небратство, несвобода. И нужно достойно воспринимать жестокие истины. "…сейчас мы… не способны даже осознать свою слабость, дать ей оценку.

Мы упиваемся своей беззубостью и "духовностью", "прогрессивностью" и развитостью, а в Москве миллион одних только азеров…" Некогда Александр Невский говорил, что Восток хочет забрать наше тело, а Запад душу. Подлинный патриотизм — удел не всех скопом людей, это судьба тех, кто чувствует невозможность жить иначе — не умеет и не желает.

Идея приговоренности автора к правде, солдата к подвигу, подлинного искусства к непродажности, когда можно было бы прожить и проще, безопаснее и полагаясь на власть, но как в песне поется "…и поверить хочу, а душа не велит!"

И кто-то вновь утверждает древние обычаи и опасную правду веков среди неустойчивого, неясного мира. Абсолютные неколебимые истины наций среди мятущегося хаоса.

"Впереди меня шли трое ребят в черной форме и хромовых сапогах,— они держались друг друга, словно скованные одной цепью… их поставили первыми к бетонными забору стадиона…Они повернулись и закричали зевакам, что расселись по крышам:

— Россия, проснись! Мы русские, с нами Бог!

С крыш полетели крики, свист, улюлюканье. Там как будто собрались бандерлоги". Эх, друзья-соратники, разве не взываем и мы тщетно: "Россия, проснись!"

В интернете я прочитала статью одного демократического критика о Дёгтеве. Судя по содержанию материала, критик — "соответствующей" национальности. Кажется, всю желчь комплексов своего племени он выплеснул в строки, обличающие того, кто будет украшением русской литературы:

"Сборник рассказов "Крест", номинированный на "Национальный бестселлер" и добравшийся до финала,— это книга фашистская. Более фашистская, чем "Mein Kampf", которую мало кто читал, и к тому же все, что там написано, было давно и неправда. Немцы, как известно, признали "коллективную вину"; их теперь даже не берут за это в Совет Безопасности ООН...". "Русский фашизм Дёгтева (забыл сказать) это совсем не то, что (...)ский фашизм "Известий". Его лучше всего сравнить с репродуктивно-ксенофобским ("размножайся и бей жида") ультраконсерватизмом Патрика Бьюкенена…" И завершает свою истерику автор самым жутким для безнациональной швали определением: "Вот… такой писатель. Мракобес. Фашистюга." Ах, как страшно нам! Последнюю надежду на спасение от арийцев в черной форме возложим на сионистов-гуманистов! И на расовую свалку — Америку…"

Я подумала о том, что если бы Дёгтев пошел в своем творчестве на примирение с системой, его имя вскоре с восхищением повторял бы весь "цивилизованный" мир. Но для Дёгтева цивилизованный мир — это мир по-русски, он идет тернистым путем правды и не желает лгать, смиряться, пресмыкаться перед теми, кто правит обманутой Россией. И вдохновение его — вдохновение правдой… Вспоминаются слова Игоря Талькова из какого-то интервью: "На колени меня может поставить только любовь". Герои Дегтева готовы смириться только в любви — к Родине, Богу, ближним. Тут они уязвимы и самоотреченны. Но непреклонны перед лицом врага и, даже поставленные к стенке, с презрением смотрят на палачей. И печальной гордостью исполнена речь русского человека: "…моя жизнь — сплошное недоразумение, цепь ошибок, которое я не исправляю. А наоборот, лишь продолжаю множить. Но жить иначе, "умно", я не могу. И главное — не хочу!"

Очарование иррационального мышления его героев чисто национальное, это наш русский "авось", "или грудь в крестах или голова в кустах", и "вперед, очертя голову". Так побеждаем!

В эти августовские дни Вячеславу ДЁГТЕВУ исполняется 45 лет.

Мы поздравляем нашего автора, желаем ему здоровья, успехов и новых произведений!

Городничий:

"Я бы этих бумагомарак! у!"

Гоголь, "Ревизор"

Поводом к написанию этой статьи стало изгнание из факультета славяноведения Сорбонны писателя Анатолия Ливри, объявление о скорой публикации в Петербурге его второй книги, "Набоков-ницшеанец", а самое главное — недавняя попытка убийства писателя в центре Парижа.

Но сначала необходимо упомянуть о том, что месяц назад в западных университетских кругах вспыхнул новый скандал вокруг Ливри, ставший лишь продолжением серии скандалов, возникающих вокруг Анатолия вот уже два года. Одной из главных причин этого скандала стало абсолютно невинное заявление Анатолия Ливри в его недавнем интервью "Дню литературы", когда он сказал: "Да, живу я во Франции, но пишу, конечно же, для российского читателя". Именно эта фраза стоила Ливри новой лавины клеветы и оскорблений от западных "славистов".