Дмитрий Быков - Хроники ближайшей войны

– Игорь,- попросил Андрей,- переведи группе, что мы хотим чего-нибудь русского… только не народного… а такого, знаешь…

Игорь удалился и вернулся к столику с вожаком группы.

– Lenigrad?- спросил он у студентов.

– Pitersburg,- гордо уточнил толстый.

– I've been to Pitersburg,- кивнул вожак банды.- We'll play something Soviet for you. I've heard it there.

И они заиграли – в первый момент мы не поняли, что именно.

– Ребята!- осенило Кациса.- Это Петров!

– Какой Петров?

– Андрей Петров! «Человек-амфибия»!

Это попурри уже и я узнал, его часто лабают в Питере в ресторанах и в переходах,- сначала они старательно изобразили «Эй, моряк, ты слишком долго плавал», а затем врезали мое любимое: «Лучше лежать на дне, в синей прохладной мгле…»

– Чем мучиться на суровой, суровой проклятой земле!- подхватили мы хором эти слова, сочиненные, кстати, Юлией Друниной (как знать,- будь она способна предвидеть семерых русских, поющих в Кливленде ее песню сорок лет спустя после выхода фильма,- может, это и удержало бы ее от самоубийства). Игорь Кацис едва не плакал, ибо вспомнил фильм своего детства, который дитем смотрел ежедневно. До того героически воздерживавшийся, он взял бутылку текилы, где еще плескалась половина жидкости, и высосал эту половину практически безотрывно. Музыканты, видя такую реакцию, сделали крещендо.

В гостиницу мы его вели. Он пел. Так пал третий бастион Игоря Кациса.

Ну, а падение четвертого было делом техники. На следующий день у нас отменилась встреча с представителями украинской диаспоры (между двумя основными лагерями диаспоры вспыхнула склока по поводу очередного решения президента Украины, и небольшой эмигрантский островок – в основном старики-эмигранты тридцатых-сороковых, чьи дети выросли уже совершенными американцами,- снова треснул; до выработки общей позиции украинцы отложили общение с москалями). Освободилась первая половина дня, и мы отправились гулять в итальянский квартал, самый мафиозный и колоритный в городе.

Было очень солнечно и почти не холодно, мы шли вдоль огромного итальянского кладбища, на котором росли древние, в несколько обхватов дубы и вязы,- и предполагали, кто мог на этом кладбище лежать. Судя по количеству старых, но ухоженных могил, тут покоилось несколько кланов итальянских мафиози, особенно интенсивно убиваемых в тридцатые годы, но до сих пор чтимых потомством. Вообще кладбище выглядело ухоженным и каким-то почти радостным, там прогуливались несколько разновозрастных пар и даже выгуливали детей – в относительно легком и прагматичном отношении американских жителей к смерти, будь они WASP, или итальянцы, или мало ли кто еще,- мне тоже видится некое предельное знание о себе, полное достоинства жизнеприятие. Да, вот есть еще и это. Нечего чересчур уважать смерть, делать тайну, прятать глаза. Можно спокойнее, проще и почти веселее.

– На таком кладбище я хотел бы лежать!- разглагольствовал я, озирая дубы и играющих детей.- Среди мафиози, да, пускай среди мафиози! Даже интереснее! В раю климат, в аду общество!

На обратном пути в гостиницу мы зашли в симпатичный итальянский ресторанчик, взяли по тарелке пасты с разной морской снедью и принялись обсуждать достоинства молодой, волоокой и очень грудастой официантки.

– Я бы такую мог,- авторитетно сказал Андрей, показывая, как бы он взял итальянку за грудь.

– Да любой мог бы такую. Только как ее склеишь? Наверняка есть мафиозный дружок.

– Какой дружок, ей лет шестнадцать…

– Значит, папаша.

– Фигня. Игорь, давай ее склеим!

Мы обсуждали девушку довольно громко, кидали в ее сторону недвусмысленные взгляды, а Андрей так и просто жестами показал, что он бы не прочь сегодня вечером (тык в часы, семь на пальцах)… Игорь первым поймал исключительно грозный взгляд человека из-за стойки. На нас смотрели так, что ничем хорошим это не пахло.

– Быстро деньги на стол, и сматываемся,- сквозь зубы сказал Игорь с несвойственной ему интонацией.

– Что за черт?

– Быстро!

Мы положили на стол мятые баксы и вышли. За нами вышел усатый мэн, глядевший из-за стойки.

– Сейчас прольется чья-то кровь,- сказал Андрюха.- Ты, помнится, хотел здесь где-то лежать? Осуществляются мечты.

– Что вы говорили о моей племяннице?- на очень плохом английском спросил бармен у Игоря как у старшего.

Неожиданно из Игоревых уст излетели слова на сладчайшем дантовском наречии. Он почти пел, поглаживая бармена по плечу. Тот на глазах смягчался, под конец улыбнулся и хотел было зазвать нас обратно, но мы сказали, что спешим. Он вынес нам сувенирную бутылочку граппы.

– Как ты это сделал, Игорек?

– У меня второй язык в институте был итальянский,- выдохнул Игорь, только сейчас позволив себе задрожать и побледнеть.- Я ему сказал, что сам итальянец, что у меня такая же дочь, что вы мои русские друзья и я вам об этой дочери рассказывал – что у нее грудь не меньше. Пойдемте, что ли, посидим в гостинице, перекинемся в картишки… уф… как бы он нас сейчас!

Надо ли говорить, что спаситель наш Игорь в гостинице уронил свой предпоследний бастион, сел с нами за преф по центу за вист и на третьей же сдаче был нами подсажен на мизере на паровоз из семи взяток.

– …!- сказал он на хорошем русском языке и закурил Андрюхину сигарету.

Так довершилось падение Игоря Кациса.

…В аэропорту глаза его были влажны.

– Вы пишите, ребята, обязательно пишите!- просил он.

Мы и пишем.

Он отвечает нам сдержанными, корректными письмами. Его жена научилась водить машину, старший сын подумывает о Гарварде, а младший делает большие успехи в программировании. Правда, этот младший почти забыл русский. Но Игорь хорошо говорит по-английски.

1995 год

Дмитрий Быков

На Енисее я бывал четырежды: три раза в Сибири и один раз на Кубе. В Сибири лучше.

Всякому человеку, вернувшемуся с Кубы, задают два вопроса: видел ли он Фиделя Кастро и испытал ли на себе прелести местной проституции. Сейчас, правда, прибавился третий: ты что, с Путиным там был? Путин, вслед за Кастро и проституцией, в декабре стал главной достопримечательностью острова Свободы. Отвечаю: летал не с Путиным, Кастро видел по телевизору. Самые большие трудности вызывает у меня вопрос с проституцией: на него, как вы сейчас увидите, мне трудно ответить однозначно.

Естественно, о кубинской сексуальной свободе я был наслышан достаточно. «Как выйдешь на Маликон, они сами тебя за все схватят»,- предупреждали знающие люди. Что такое Маликон, я понятия не имел – решил обнаружить опытным путем, гуляя по Гаване и ожидая, пока схватят. Правда, из разговоров в самолете выяснилось, что Кастро взялся за проституток всерьез – не подумайте плохого, стал преследовать,- и оттого по Маликону стало можно ходить спокойно, зато все окраинные перекрестки прямо-таки запружены смуглым женским телом, причем полудетским, самого возбудительного и дешевого свойства. «Пять баксов – и твоя»,- предупреждали одни. «Кусок мыла»,- попросту говорили другие. Ближе к приземлению я уже не сомневался, что они там приплачивают.