Bill Gates - Марк Солонин

У всякой палки есть два конца. Укоренившееся в сознании многих командиров отношение к людям, как к самому дешевому «расходному материалу», вполне адекватно дополнялось безразличным отношением красноармейцев к уставной обязанности оберегать командира в бою. К сожалению, речь идет вовсе не об отдельных позорных случаях. Масштабы бесследного исчезновения командиров в Красной Армии потрясают. Всего за четыре года войны только в Сухопутных войсках (т.е. без учета авиационных командиров, не вернувшихся с боевого вылета) без вести пропали: 163 командира дивизии (бригады), 221 начальник штаба дивизии (бригады), 1114 командиров полков (35, стр 319).

Даже к началу 90-х годов (полвека спустя) не были известны места захоронений сорока четырех генералов Красной Армии (126). Это не считая тех, кто был расстрелян или умер в тюрьмах и лагерях, не считая погибших в плену! Сорок четыре генерала — среди них два десятка командиров корпусного и армейского звена — разделили судьбу рядовых солдат, бесследно сгинувших в •пучине страшной войны.

Солдат было много, в Красной Армии счет шел на миллионы. Солдат часто воюет в одиночку и гибнет без свидетелей. Вот почему многочисленность непогребенных по-людски солдат если и не оправдана, то, по меньшей мере, объяснима. Но как же может пропасть без вести генерал, командир корпуса или дивизии? Командир в одиночестве не воюет. Командование и штаб дивизии имели численность (по штату апреля 1941 г.) в 75 человек. Это не считая личного состава политотдела, трибунала и комендантского взвода. В штабных структурах корпуса и армии людей еще больше. До каких же пределов должно было дойти моральное разложение Красной Армии, чтобы погибшие генералы оставались брошенными в чистом поле, без приметы и следа...

«Я ДРУГОЙ ТАКОЙ СТРАНЫ НЕ ЗНАЮ...»

Даже в странах с устойчивой, многовековой демократической традицией вступление в мировую войну вызвало рост авторитарных тенденций, существенные ограничения прав и свобод граждан, ослабление системы общественного контроля за деятельностью органов государственной власти. Но в Советском Союзе все было точно наоборот. Невероятным фактом является то, что именно с началом войны перед миллионами людей открылась реальная возможность ВЫБОРА.

До рокового дня 22 июня 1941 г. советский человек не мог выразить свое отношение к власти ни избирательным бюллетенем (в СССР не было даже слабого подобия честных выборов), ни свободным словом в независимой газете, ни ногами (попытка покинуть пределы «государства рабочих и крестьян» считалась преступлением и вполне официально, в соответствии с буквой Уголовного кодекса, называлась «побегом»).

Летом 41-го случилось небывалое — перед глазами ошеломленного населения оказались распахнутые настежь двери опустевших райкомов и горкомов, автомобили с панически бегущим партийным и военным «начальством», гипсовые головы любимого «вождя народов», валяющиеся в пыли среди прочего мусора — разорванных партбилетов и пухлых томов сочинений классиков марксизма.

В эти безумные дни каждый мог сделать свой личный выбор, выбор без страха перед «родной партией» и ее «вооруженным отрядом» славных чекистов. Нет, никакого массового антисталинского восстания не произошло. Не было ни митингов, ни «солдатских комитетов». Молчаливое большинство (а в нашей стране оно было особенно молчаливым) бойцов Красной Армии молча бросали винтовку, молча вылезали из опостылевшей стальной коробки танка, срывали петлицы и пристраивались к одной из огромных колонн военнопленных, которые в сопровождении десятка немцев-конвоиров брели на запад. В каждом из городов, городков и местечек за несколько дней «безвластия» (между моментом бегства партийного начальства и появлением немецкой комендатуры проходило, как правило, 2—3 дня) были разграблены все магазины. Если это и был бунт, то бунт бессмысленный и жалкий, «бунт на коленях».

Да и можно ли было ожидать другого от людей, которым пришлось пережить то, что пережил советский народ за двадцать лет людоедской власти большевиков?

В XX веке, в эпоху авиации и радио, в стране с гигантскими посевными площадями плодороднейших земель, большевики возродили людоедство в таких масштабах, которые и не снились каннибалам каменного века.

Это не метафора, а простая констатация факта. Свирепая жестокость сталинского режима ни в коей мере не была следствием дурных садистских наклонностей новых вождей. Ничего подобного. Головы у них были холодные, сердца — каменные, и они отлично понимали, что и зачем они делают. Даже в относительно благополучные, урожайные годы реальная товарность русского крестьянского хозяйства не превышала 15—20%. Это означает, что прокормить одну семью городского рабочего могли только пять-шесть крестьянских дворов. Разумеется, такие пропорции не могли устроить товарища Сталина, задумавшего в кратчайший срок создать огромную армию и вооружить ее новейшей техникой. И тогда большевистская власть сознательно и хладнокровно обменяла несколько миллионов человеческих жизней на американские тракторные (танковые) заводы, на французские авиамоторы, на германские станки.

В 1930 г. на Украине государство забрало у колхозов 30% зерна, на Северном Кавказе — 38%. В следующем году — соответственно 42 и 47%. План 1932 г. превышал показатели 1931 г. на 32%. Более того, когда осенью 1932 г. стало очевидно, что выполнить план заготовок не удается даже путем полной конфискации всего зерна (включая семенные фонды), разъяренные кремлевские вожди потребовали конфисковать в колхозах, не выполнивших хлебозаготовительный план, так называемые «незерновые продовольственные ресурсы»: сало, картошку, лук, свеклу, соленья (129, 131).

Крайне сомнительно, чтобы при существовавшей тогда инфраструктуре транспортировки, хранения и переработки сельхозпродукции хотя бы малая часть конфискованной еды попала в заводские столовые. Фактически это был «террор голодом». В очередной раз большевики вспомнили завет своего вождя и учителя («Проучить так, чтобы на несколько десятков лет они ни о каком сопротивлении и думать не смели»). И на Украине, на Дону, затем в Поволжье и Казахстане начался массовый смертный голод. Голодомор. Спасаясь от голодной смерти, миллионы крестьян поехали, пошли, поползли в города. Власть отреагировала быстро. 22 января 1933 г. за подписями Молотова и Сталина вышло постановление правительства СССР:

«...Центральный Комитет и Правительство имеют доказательства того, что массовый исход крестьян организован врагами советской власти, контрреволюционерами и польскими агентами... Запретить всеми возможными средствами массовое передвижение крестьянства Украины и Северного Кавказа в города...» (129, стр. 170).