Михаил Салтыков-Щедрин - Сатира из Искры. Итоги

— А долгонько-таки придется вам канитель-то тянуть! — вдруг вступился делопроизводитель департамента любознательных производств.

Мы не вдруг поняли. Сначала даже, весело потирая руки, механически повторяли: «долгонько! долгонько!» Но потом, однако ж, сообразили, что в замечании мрачного делопроизводителя скорее скрывается ирония, нежели поощрение нашим восторгам.

— А по-вашему как? — бросились мы к нему.

— А по-моему вот как!

Он махнул ладонью руки сверху вниз, как будто рассекал гордиев узел.

Тогда сам собою возник вопрос: можно ли вдруг перевернуть мир вверх дном? Тема была бесконечная, как сама бесконечность, следовательно, обмен мыслей полился рекою.

Столоначальники утверждали, что вдруг нельзя, и доказывали это примером комиссий, которые перевертывают мир исподволь и лишь по зрелом и внимательном обсуждении. Делопроизводитель, напротив того, утверждал, что можно, о комиссиях же отозвался непочтительно, вроде того, что они, дескать, ничего не делают, а только в проходном ряду пылью торгуют.

— Согласитесь однако, что ежели предварительно мы не приведем в ясность всех оговорок, то движение вперед будет по малой мере затруднено, а быть может, и совсем невозможно! — ораторствовал столоначальник департамента недоумений и оговорок.

— А я, с своей стороны, спрашиваю: если не будут преподаны совершенно ясные и твердые правила насчет наполнения бездн, то каким же образом вы приведете оные в равновесие с источниками? — вопрошал в свою очередь столоначальник департамента изыскания источников и наполнения бездн.

— Никаким, да и не надо! — как-то грубо отрубил делопроизводитель.

— Но баланс, милостивый государь! во всяком деле требуется баланс! С одной стороны…

— Ну, да: с одной стороны принимая во внимание, а с другой стороны имея в виду… знаем мы, как эти слюни-то распускают. Вам это-то и любо!

Делопроизводитель уперся и утверждал, что в средствах перевернуть мир вверх дном никогда недостатка не имелось и не имеется: была бы только охота. Взял, пришел и перевернул — без всяких комиссий.

— Без малейших-с! — прогремел он, ворочая зрачками.

Я сидел и радовался. С одной стороны, мне нравился этот смелый узлорешитель, который, согласно с бывшими примерами, намеревался единолично, без участия комиссий, обновить мир; с другой стороны, нравились также и эти степенные молодые люди, бодро вступившие на стезю обновления, но, в виду могущих быть увлечений, обставившие его целою сетью комиссий. А что всего больше нравилось — так это мысль, что пройдет каких-нибудь полчаса и эти два элемента, по-видимому, столь противоположные, сольются и будут, как ни в чем не бывало, вместе закусывать и пить водку!

«Побольше подобных обменов мыслей, — думал я, — и дело нашего возрождения будет упрочено навсегда!» Но в то же время я чувствовал, что и мне необходимо сказать свое слово, и именно слово примирительное, такое, с помощью которого человеку было бы ловко пройти посередочке. Поэтому, когда дело дошло до таких выражений, как «выеденное яйцо», «шваль», «отребье» и т. п., я счел долгом вступиться.

— Позвольте, господа! — сказал я, — по моему мнению, разногласие между вами совсем несущественно. Скажите, что, собственно, вы утверждаете? — обратился я к столоначальникам.

— Мы утверждаем, что нельзя вдруг перевернуть мир вверх дном! — очень решительно отвечали они.

— Гм… вдруг!… стало быть, самый принцип перевертыванья вы допускаете… хорошо-с. Вы-с? — обратился я к делопроизводителю.

— А я говорю, что можно и должно! — отвечал он с азартом.

— Гм… стало быть, во всяком случае, и вы и вы — в принципе допускаете, что перевернуть мир вверх дном надлежит?

— Конечно… но… — заикались столоначальники.

— Стало быть, вас разделяет слово «вдруг»?

— Ну да… конечно… но…

— Что тут еще толковать! — огрызнулся делопроизводитель.

— Позвольте-с. Но для того, чтобы мир когда-нибудь был перевернут, — обратился я специально к столоначальникам, — нужно же понемногу его перевертывать…

Столоначальники разинули рты, но делопроизводитель не дал им говорить.

— Не понемногу, а разом! сейчас! сию минуту! — выходил он из себя.

— Позвольте-с. Предположим, что предприятие ваше увенчалось успехом, — обратился я на сей раз уже к делопроизводителю, — что вы взяли, пришли и перевернули мир вверх дном… Дальше-с?

Я нарочно остановился, чтобы видеть, какой эффект производит мой диалектический прием.

— Не мямлите, ради Христа! — раздражительно прервал меня мой оппонент.

— Как думаете вы: не получится ли у вас в результате, что, вследствие слишком быстрого повертыванья, мир вновь очутится на старом месте?

Я торжествовал. Каламбур мой удался как нельзя больше; столоначальники неистово хлопали в ладоши, делопроизводитель смутился. Тем не менее, для очищения совести, он все-таки упорствовал и совершенно уже голословно повторял:

— Нет! мы никогда с вами не сойдемся!

— Итак, — продолжал я, — соглашение между вами, господа, не только возможно, но и легко. Признаем в принципе пользу перевертыванья и затем вооружимся лишь против тех злоупотреблений, которые могут заключаться в перевертыванье с слишком зрелым онаго обсуждением, то есть против медленности, обнаруживаемой в этом деле нашими комиссиями. Для этого, мне кажется, совершенно достаточно поставить за правило, чтобы комиссии эти ограничивали количество своих трудов десятью томами… не больше-с! и затем уже приступали к перевертыванью без всякого сомнения!

— Гм… тогда и волки будут сыты, и овцы целы! — задумчиво сказал столоначальник департамента дивидендов и раздач.

— Это моя мысль!

Столоначальники согласились со мною без труда и тут же приступили к начертанию проекта особой комиссии «для преподания правил комиссиям, на разные случаи учреждаемым»; но делопроизводитель, к удивлению моему, все-таки упорствовал и продолжал голословно повторять:

— Нет! мы никогда с вами не сойдемся!

Кто эти «мы»? от чьего имени говорит этот пользующийся доверием своего начальства чиновник?

Признаюсь, вопрос этот немало меня интересовал… И что ж оказалось?

Оказалось, что мрачный делопроизводитель служит в департаменте любознательных производств лишь по недоразумению. Что, будучи рассматриваем отдельно от вицмундира, он радикал. И, наконец, что в свободное от исполнения возлагаемых на него поручений время он пишет обширное сочинение, под названием: «Похвала Робеспьеру»…

Признаюсь!

Поклонников доктора Панглоса, утверждающих, что все идет к лучшему в лучшем из миров, развелось нынче очень много. Не только у столоначальников, но даже у будочников в умах один вопрос: «рожна, что ли, вам нужно?» И откуда они узнали, что кому-то чего-то нужно!