Савелий Дудаков - Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России

Вот малоизвестный факт. Выкрест Б. Бурдес по просьбе Соловьева привез ему из Парижа маленькую Тору с подписью главного парижского раввина об идентичности сувенира138. С этой книгой он не расставался до смерти. Здесь стоит сказать несколько слов по поводу Бориса Павловича Бурдеса (1862-1911), журналиста и переводчика. Фигура столь колоритная, что он был увековечен в романах И.

Ясинского и О. Дымова. Бурдес был хорошим лингвистом, знатоком богословия, занимался философией (перевел на русский язык книгу Канта "Грезы ясновидца"). С Владимиром Соловьевым вел бесконечные философские диспуты. Каким образом он крестился, трудно сказать, но все время мечтал вернуться в лоно иудаизма, однако сделать этого он не успел и был похоронен на Смоленском православном кладбище в Петербурге. Человек "с двойным дном": на цепочке его часов красовался брелок с портретом Теодора Герцля, а под жилеткой висел нательный крест. В углу квартиры стояла икона, а на столе лежали пожелтевший еврейский молитвенник и талес139.

Эта двойственность нравилась Соловьеву и, возможно, благодаря пропаганде Бурдеса Владимир Сергеевич отнесся к сионизму с интересом, но не принял его. Сионизм и Соловьев – это особая тема. Писатель В.А. Гольцев, с которым Соловьев дружил, отмечал, что они были солидарны в этом вопросе. Гольцев пишет: «Мне приходилось много раз беседовать о еврейском "вопросе" с дорогим для меня человеком, B.C.

Соловьевым. Тут мы вполне сходились. Меня, как русского, глубоко возмущает травля евреев в нашей печати (имена известны). Сионизм, по моему мнению, глубоко симпатичное движение, но я не уверен в его практическом осуществлении.

Возвратить нации ее территорию – благородная и справедливая мысль… я глубоко сочувствую этому движению»140.

Книга Теодора Герцля "Юденштадт" ("Еврейское государство") произвела на Соловьева сильнейшее впечатление. Будучи религиозным философом и сочувствуя самой идее, он будущее государство в Палестине представлял не иначе, как в теократической форме, с царем из дома Давидова или на худой конец в виде общины, руководимой первосвященником и Синедрионом141.

Борьба Владимира Соловьева за еврейские права иногда вызывала уважение даже его противников. Так, журналист "Нового времени" М.О. Меньшиков написал глубокую и проникновенную статью о нем: "Владимир Соловьев не мог не любить евреев уже как поэт и мыслитель; слишком уж волшебна по продолжительности и судьбе история этого народа, слишком центральна его роль в жизни нашего духа, слишком трагичен его удел. Но не только этим держалась тесная связь его с еврейством. Сколько я понимаю Соловьева, он сам, в благородном смысле этого слова – был еврей, по тайному, так сказать, тексту своей души, по ее священным напевам. Мягкая славянская душа была в нем существенно преобразована библейскими началами христианства, и он мог назваться иудеем может быть, в большей степени, нежели многие современные евреи. Конечно, он был строгим православным, влюбленным в свою родную церковь, но именно дух этой веры в нем ничего не имел нового, современного и много – древнееврейского… B.C. Соловьев, христианин по имени, при всей кротости своего характера, бессознательно был евреем… Мы, часто враждебные евреям, презирающие их, не замечаем, что в самых священных областях духа своего мы им покорны… Не только отдельные лица, но и целые народы христианские живут еще принципами Пятикнижия, сами того не подозревая. Англия, например, гордится своим христианством, но на самом деле ее христианство – совсем еврейство"142.

Суммируя взгляды Владимира Сергеевича на национальный вопрос, Анатолий Федорович Кони подчеркивает мысль философа об истинной веротерпимости: "Соловьев находил, что истинная веротерпимость должна состоять в предоставлении каждому свободно и ненарушимо исповедовать учение, считаемое им истинным… Церковь, по его мнению, должна быть свободным союзом одинаково верующих людей, а не принудительным состоянием, выход из которого может грозить тяжкими карами, поражающими иногда самые священные узы"143.

Тонкий театральный критик В. Нелидов вспоминает, как в середине 80-х годов в России гастролировал великий немецкий актер Поссарт, кстати, еврейского происхождения, и имел необычайный успех в роли "Венецианского купца". Со времен Шекспира и до конца XVIII в. (до Гаррика) эту пьесу играли как "водевиль".

Гаррик был первым, увидевшим в несчастном еврее трагедию. Поссарт играл самого Бога мести, именно не садиста, а мстителя. Его исполнение Шейлока вызвало ожесточенные споры в обществе. В этот момент в мемуарах появляется фигура Владимира Сергеевича Соловьева: «Я, тогда юноша, с несколькими своими товарищами были в одном доме, где об этих спектаклях беседовал сам Соловьев и молодой приват-доцент князь С.Н. Трубецкой. Мы, молодежь, слушали. Соловьев всегда к молодежи милостивый (мы его обожали за доступность и не боялись "учить его", что футбол, только что родившийся лаун-теннис, лапта и прочее "есть вещь", причем Соловьев любил это слушать), обращаясь к одному из нас сказал: "А вы что скажете?" и получил в ответ: "Злой он, противный, а его жалко". "Вот видите, – продолжал Соловьев разговор с Трубецким, – молодежь говорит "жалко", а не думаете ли вы, что еврейским вопросом, антисемитизмом мы обязаны католичеству? Оно евреев гнало и возбуждало их ненависть 2000 лет. Конечно, у евреев есть недостатки и даже пороки, как у всех.

Они обращались с нами всегда по-еврейски, ну, а мы с ними никогда не по-христиански, – вот и выросла пропасть"»144.

Эта же мысль повторяется и в статье Соловьева "Христианство и еврейский вопрос".

Нелидов обращает внимание на то, что мысль о вине католичества Соловьев высказывает, несмотря на свою известную тягу к католичеству. Мы же обращаем внимание на мелочь: "старику"-философу было в то время всего-навсего 33 года.

Что же касается католичества, то его "вину" вполне может разделить и греко-православная ветвь христианства…

Нелидова эта мысль не оставляет: ведь тяга Владимира Сергеевича к католицизму известна, а вместе с тем философ обратил внимание на одну из самых темных сторон католичества. В чем дело? По мысли В. Нелидова, дух великого мыслителя не перенес "решения свободного и веры свободной" и готов был "вручить совесть" именующему себя Наместником Христа. «Странно и грустно, что и Соловьев не перенес "мучений свободы", предрекаемых людям "Великим Инквизитором"»145.

Владимир Сергеевич Соловьев прожил короткую и яркую жизнь. Он "был остановлен на бегу". Умирал он в подмосковном имении "Узкое" своего друга князя Петра Николаевича Трубецкого. Княгиня Прасковья Владимировна Трубецкая рассказывала, что Соловьев просил ее: «Не давайте мне засыпать… Заставляйте меня молиться за Израильский народ… Мы так виноваты перед ним". И стал громко и отчетливо читать псалмы по-еврейски. Последние его слова были "Шма Исроэль" ("Слушай, Израиль" – мистическая форма обращения к Богу; т. е. в этот момент Соловьев считал себя иудаистом). Те, кто знал Владимира Сергеевича и его глубокую любовь к еврейскому народу, поймут, что эти слова не были бредом"146.