Михаэль Дорфман - ПОДАРОК К ПРАЗДНИКУ ЕВРЕЙСКОЙ МУЗЫКИ

– Таков путь музыки, – рассказывал как–то ветеран клезмера Фрэнк Лондон, – широко заимствовать друг у друга. Ехал я как–то в такси по Бруклину после концерта. Пожилой кэбби – таксист, явный уроженец Ямайки, поставил диск с рэгги. Причем, не с современным рэгги, а со старой классикой 50–х годов. Я услышал в этих ритмах что–то неуловимо знакомое. Я стал выбивать ритм и вдруг понял, что это мелодия классики арабской эстрады «Мустафа, Мустафа»… Ведь в Вест–Индии жила большая арабская община, и неизбежно рэгги впитала в себя арабскую музыку, как впитала и еврейские мелодии иммигрантов из Бесарабии, живших когда–то на Карибских островах.

Во время своих странствий по Южной Америке я попал однажды на остров Тринидад. Во времена Холокоста там был свободный порт, куда впускали всех беженцев, которые смогли туда добраться. На острове образовалась небольшая община, в основном выходцев из Бесарабии. Уже в 60–е годы большинство уехало, а оставшиеся тяжело работали, чтоб дать возможность своим детям выучится за границей, найти себе хорошую партию. Я случайно попал на еврейскую свадьбу, наверное, последнюю на острове. Выдавали внучку одного из первых еврейских поселенцев по фамилии Гендельсман. Под знойным тропическим небом поставили навес и справили свадебный обряд– хупэ на старинный ашкеназийский манер.Раввина на острове не было, и обряд правил отец невесты. Родственники невесты сами танцевали традиционный мицвэ тенцл потому, что родственники жениха не смогли приехать из далекого Нью–Йорка. Местный оркестр, в основном из индийцев, составляющих 40% населения острова, наяривал клезмерские мелодии хусидл и бессарабский волехл . Руководил ансамблем китаец с португальским именем. Путая английские слова с местным китайско–хинди–англо–португальским пиаменто, он с большим энтузиазмом рассказал, как ему нравится еврейская музыка. Смуглые музыканты с явным удовольствием постукивали ногами в такт фрейлехс , нет–нет, да и вставляя что–то совершенно экзотическое. После нескольких месяцев репетиций они чувствовали еврейскую музыку своей. Было очевидно, что гостям – последним евреям Тринидада – совсем не так весело, как музыкантам. Сегодня от еврейской общины на острове, вероятно, остались лишь улицы, названные когда–то в честь Теодора Герцля, Давида Бен–Гуриона и местного филантропа Хаима–Бера Ойербуха.

Считающийся классическим ансамбль «Клезматикс», из которого вышли многие знаменитые клезморим, выпустил в 2005 году замечательный диск «Черный, кошерный, евангельский клезмерский юбилей». Подзаголовок диска ««Клезматикс» снова улыбается», однако сам диск – это серьезная попытка создать синтез хасидской музыки с литургической негритянской евангелической музыкой «госпел». Здесь тоже нет ничего странного. Многие считают всю клезмерскую музыку хасидской, однако это не так. Клезмерская музыка – светская, свадебная, а хасидская – хоть и создана на основе клезмерских и нееврейских мотивов (встречаются даже немецкие военные марши) – по сути, духовная, даже литургическая. Она служит для молитвы и медитации. Поэтому так хорошо звучит в диске «Клезматикс» сочетание хасидских мелодий с духовными афро–американскими мелодиями.

В сборнике «Музыка идишкайта» есть и моя статья «Музыка радикальной еврейской культуры Джона Зорна». Впервые она была опубликовала в газете «Ами» (№6 (346) от 31 марта 2005 года) и была приурочена к фестивалю «Клезфест в Петербурге» 2005 года. Статья рассказывает о десятилетии интереснейшего еврейского культурного проекта. Владелец звукозаписывающей фирмы и известный джазовый музыкант Джон Зорн предложил американским музыкантам еврейского происхождения «сделать что–то еврейское». В результате получилась замечательная коллекция, озаглавленная «Музыка радикальной еврейской культуры». В проекте приняли участие не только евреи. Кубинский музыкант Роберто Хуан Родригез создал, а практически реконструировал музыку живших на Кубе «крипто–иудеев», потомков принявших католицизм евреев Испании, в течение столетий скрытно исповедовавших иудейскую религию.

Интересно, что на мой скромный репортаж откликнулся «сам» Петр Ганнушкин – гуру современного джаза в России. Он снизошел со своего Олимпа, чтобы раскритиковать мою статью в своем блоге. Критика была больше насчет любимого вопроса Паниковского «а ты кто такой?» — «популярный, судя по количеству доступных в сети текстов, публицист Михаэль Дорфман». Однако, в отличие от многих моих критиков, Ганнушкин все же человек профессиональный. Моя статья его явно заинтересовала, и он указал на ряд фактических ошибок. Ведь я, записывая за Зорном, не все четко сообразил со слуха, и назвал диски «Жизнь в Иерусалиме» или «Жизнь в Тайбее». Речь шла о Live in Jerusalem, Live in Taipei, что по–английски означает запись живых концертов, состоявшихся именно в этих городах. Нашлось еще несколько ошибок, например саксофониста Пола Шапиро я назвал певцом, а диск Даниэла Замира «Дети Израиля» – «Дети диаспоры». Случается и хуже, и я благодарен критику за поправки. Я ведь и не скрывал, что неспециалист. Однако вечно занятый Зорн, которого ничего, кроме его дела, не интересует, меня не выгнал, а даже, наоборот, после беседы повел обедать.

Раздражение Ганнушкина вызвало другое. Во–первых, как я посмел заняться «их» темой, когда мы тебя не знаем? Во–вторых…. Причину раздражения лучше всего сформулировал в обсуждении статьи Ганнушкина председатель Ассоциации джазовых журналистов России Кирилл Мошков: «Такое ощущение, что автор пытается (может, и бессознательно) продемонстрировать, как неважно и суетно для него все нееврейское». Ганнушкину мешает, например, что я считаю творчество последнего, и, наверное, величайшего французского шансонье, сына эмигрантов из Екатеринослава Сержа Гинсбура еврейским. «Просто музыка!», строго заключает критик.

«В Нижнем Манхеттене, – писал я, следуя за рассказом Зорна, – открылся клуб, давший пристанище любителям «радикальной еврейской культуры»». «Ах да, клуб, в котором нашли пристанище бедные евреи, – язвит Ганнушкин. – Я, конечно, могу ошибаться, но почему–то мне кажется, что автор имел в виду The Stone, куратором которого в прошлом месяце была Карла Кильстед, в этом – Рой Кэмбелл, в следующем – Адам Рудольф и Билл Ласвелл, а через один – Джим О'Рурк. Одни, как не трудно заметить, извиняюсь, жиды… Ох…». Что на такое ответить, если не особо обижаться на ненормативную лексику? Вероятно блюстителям интернационализма Мошкову и Ганнушкину, как и нашим ревнителям «еврейской чистоты» клезмерской музыки, стоит ответить строчкой Марины Цветаевой: «Все поэты – жиды». Ответить и больше не отвлекаться на полемику, а продолжать наслаждаться музыкой и получать подарки, каким стал альманах «Музыка идишкайта».