Анатолий Гладилин - Жулики, добро пожаловать во Францию

Можно сказать, что с юридической точки зрения, в Европе существуют два полюса: Россия и Франция. В России самая жесткая судебная репрессивная машина, доставшаяся в наследство от СССР. Во Франции судебно-исправительная система — самая мягкая, а полиция парализована страхом совершить ошибку. Ничего хорошего не получилось ни там, ни там. Как пел Окуджава: «Надо б что-то среднее, а где ж его взять?». Продолжается вековой спор двух юридических школ. Для одной важен приоритет закона, другую больше интересует человек, который этот закон нарушил. Но ни та и ни другая школа не интересуются жертвами. То есть жертва существует сама по себе, как судебная улика, не больше. При мне во Франции прошло несколько шумных процессов так называемых «серийных убийц». Я уже рассказывал, каким вниманием во Франции окружается суд над простыми убийцами, а уж серийный убийца — это телевизионный сериал. Телевидение принесло убийцам общенациональную славу. Их имена французы произносят без запинки (а у меня впечатление, что по улицам шляется большое количество индивидуумов, готовых перерезать полгорода, лишь бы потом покрасоваться на голубом экране). Специалисты-психологи единодушны: если серийный убийца выйдет на волю, он опять начнет убивать. То же самое характерно для убийц-педофилов. Таким образом, сохраняя жизнь убийце, судья приговаривает к мучительной смерти еще несколько безымянных жертв (в случае с педофилами к смерти приговариваются ни в чем не повинные маленькие дети). А убийца обязательно выйдет на волю — или в результате судебной ошибки, или сбежит из тюрьмы, или когда кончится срок. Напоминаю: во Франции самый суровый приговор, максимальное пожизненное заключение — это 22 года.

…Мои доводы заглушаются дружными воплями со всех сторон: «Смертная казнь — это архаично, это негуманно, это — недемократично!» И хоть кол им на голове теши…

Лет пять тому назад одна судебная история возмутила даже ко всему привыкшую Францию. Группа хулиганов остановила молодую девушку в переулке и под угрозой того, что спустят с поводка разъяренного питбуля, заставила спуститься в подвал. В подвале девушку хором изнасиловали. Обычно жертвы таких преступлений крайне редко обращаются в полицию: и стыдно, и страшно. Девушка показала характер, и несмотря на апатию полиции и угрозы хулиганов (ее преследовали на улице, звонили домой, всячески оскорбляли), довела дело до суда. И французский гуманный суд вдруг забыл про тяжелое детство хулиганов, про то, что они безработные и поэтому вынуждены разъезжать на ворованном БМВ, и — редчайший случай — приговорил их к тюрьме, причем не на условный срок, а на действительный. Видимо, разъяренный питбуль на поводке произвел впечатление. Главный хулиган (владелец питбуля) продолжал посылать девушке из тюрьмы угрожающие письма, а его адвокат подал на апелляцию, просто так, для проформы. Ну а дальше… Какая-то судебная чиновница что-то забыла подписать или подписала не там, или не в тот день. В результате адвокат воспользовался судебным промахом, и главный хулиган вернулся к своему питбулю свободным человеком.

Несколько газет напечатали интервью с девушкой. Она в отчаянии. Бросила свою квартиру, работу, сбежала из города, не знает где прятаться и у кого искать защиты.

Даже телевидение сподобилось спросить у судебной чиновницы, как и почему такое произошло и что теперь делать. Милая пожилая дама появилась в кадре и устало улыбнулась:

— Что теперь делать? Делать нечего. Закон есть закон. А от ошибок никто из нас не застрахован.

Оно, конечно, негуманно, архаично, реакционно, недемократично, и ни в какие политкорректные ворота не лезет, но будь у меня возможность, я бы сам, собственноручно повесил эту даму на первом же суку.

Ну а если б я действительно повесил чиновницу французской юстиции? Что ж, рассмотрим вариант преступления и наказания, точнее, французскую градацию политкорректного наказания за преступление. Ваш покорный слуга готов провести эксперимент. Итак, в русской деревне я покупаю у ночного сторожа за поллитру дробовик, привожу его в Париж как коллекционное охотничье ружье (такое разрешается) и замышляю совершить громкое убийство. Бог с ней, с чиновницей, женщин обижать нехорошо. Я выбираю цель покрупнее. Я останавливаю свою машину у входа в парижскую мэрию и жду, когда в дверях покажется парижский мэр месье Дэляноэ. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой, — в данном случае, бедный месье Дэляноэ, которому, между прочим, я искренне желаю здоровья и долгих лет жизни. Так как убегать я никуда не собираюсь, меня тут же арестовывают, надевают наручники. Теледикторы со скорбными лицами посвящают все вечерние новости убийству мэра, а французские газеты утром выходят с большими заголовками, типа «Страшное преступление в Париже» или «Русская мафия бесчинствует во Франции».

Между тем, меня допоздна допрашивают на Кэ д'Орфевр в том самом кабинете, где сидел легендарный герой Сименона комиссар Мегрэ. Допрос ведется корректно, я не увиливаю от ответов, меня угощают кофе, сигаретами, приносят сандвичи с ветчиной и с сыром. «Комиссары Мегрэ» проверяют мои ответы и очень быстро понимают, что я не имею никакого отношения к русской мафии и вообще почтенный господин, в жизни которого не было ни одного привода — ни в советскую милицию, ни во французскую полицию.

Вопрос: Что же вас заставило убить месье Дэляноэ?

Осторожно! От моего ответа зависит дальнейший ход судебного процесса, но ответ я приготовил заранее:

— Я убил господина мэра по экологическим причинам.

И я подробно объясняю, что месье Дэляноэ, выступая под популистскими лозунгами за чистоту парижского воздуха, на самом деле травил парижан. Он закрывал набережные и целые кварталы для машин, и тем самым создавал в соседних кварталах дикие автомобильные пробки, которые в конечном итоге еще хуже загрязняли атмосферу города. Построенные мэром в демагогических целях велосипедные дорожки, (по которым никто не ездит!) изуродовали парижские улицы и опустошили городскую казну. В поисках дешевой популярности мэр устраивал в Париже шумные праздники, для молодежи, которые травмировали и пугали стариков. И прочее, и прочее, о чем подробно пишут недовольные мэром парижские газеты.

Пока идет подготовка к судебному процессу (во Франции это процедура долгая, растягивается на год), страсти вокруг убийства мэра стихают и переходят в обычную политическую полемику между «зелеными», сторонниками строгой экологии, и их противниками, чьи доводы я уже высказывал на предварительном следствии.

Суд. Мой адвокат объясняет мои действия как неадекватный ответ пожилых парижан, замордованных волюнтаристскими акциями парижской мэрии.