Петр Краснов - Душа армии

Мы не можем себе представить, какой страшный, беспросветный мрак, какой неистовый ужас царят в красноармейской душе. Это такая пустота, которую не зальешь никаким самогоном, не заглушишь никакими насилиями над женщинами, никакою гульбою. Их новые песни грубы и дики; их развлечения низменны, впереди у них ничего. Будущего нет. Их слава — темная, кровавая слава, без лучезарного слияния со светлой славой их предков, без оправдания в будущем. В этом кроется мужество многих из них и их военная сила. Это мужество отчаяния, это сила страшного своей пустотой сознания: «ничего больше не остается делать, как сражаться и умирать». Это состояние духа красноармейской массы отлично, резко и точно изображено в книге советского писателя Бабеля «Конармия».

В самих приемах военного воспитания коммунисты не придумали нового. Они использовали старые способы влияния на человеческую душу: религию, патриотизм, знамя, лозунги, форменную одежду, сомкнутый строй, музыку, пение, внешность начальника.

Их религия — «Ленинизм». Заветы «Ильича» — их заповеди.

В старой Русской казарме в каждом помещении роты, эскадрона, сотни, батареи и команды, в красном почетном углу был более или менее богато украшенный образ святого, покровителя роты. Перед ним горела лампадка, стояло паникадило, и солдаты возжигали по праздникам свечи. Когда солдаты старой Императорской Армии получали свое скудное жалованье, они бросали медяки на поставленную фельдфебелем тарелку — «на ротный образ». Вечером к нему лицом обращалась рота, и перед ним пели «Отче наш» и «Спаси Господи люди Твоя». Две трогательные молитвы. Без них было бы тяжело солдату проститься с тяжелым трудовым днем.

Теперь в каждом помещении красноармейской казармы есть свой «Ленинский уголок». Он задрапирован красным кумачом, там стоит бюст Ленина или висит его портрет, лежат коммунистические брошюры, висят плакаты с «заветами Ильича». Там собирают Русских крестьян и рабочих, учат петь Интернационал и молиться новому богу злобы и ненависти — Ленину. А попробуй кто не помолиться? Эти уголки видали кровавые расправы и трупы, лежащие перед изображением «апостолов коммунизма».

Вместо патриотизма — общемировой рабоче-крестьянский союз с алым знаменем и двумя символами сокрушительной работы — серпом, снимающим другими посеянный урожай, и молотом, сокрушающим и раздробляющим другими построенные здания.

Все в красноармейском ритуале направлено к тому, чтобы поразить ум, парализовать волю и завладеть чувством красноармейца.

Политический комиссар… Откуда только набирают большевики эти отвратительные, большей частью нерусские хари со сбритыми усами и со всеми признаками вырождения для внушения страха красноармейцам? В кожаной шапке «комиссарке» с алой звездой, в кожаной куртке, в кожаных штанах, с двумя, тремя тяжелыми револьверами на поясе и за поясом — Маузерами, Парабеллумами или Наганами — он одним своим видом, одною своею громадною властью подавляет воображение красноармейца и доводит его до гипноза. Этот «политком» влияет не только на серую массу призывных, но и на молодых краскомов и на самих начальников.

За ним стоит таинственная сила коммунистической ячейки и вся система сыска и доносов…

Это такая страшная психология, что кто ее не пережил, тот ее не поймет.

Франтоватые, в рубашках с косыми, под стрелецкие нашивками, в красных галиффе краскомы, расшитые по воротнику и рукавам золотыми и алыми звездами, квадратами и ромбами, грубые и фатоватые — «товарищи командиры», с которыми красноармеец никогда не знает, где кончается панибратство, когда можно ходить «в обнимку» с товарищем командиром, и где наступает страшное «молчать — не рассуждать», каждую минуту могущее кончиться смертью, — загадочны, непонятны и страшны красноармейцу.

Мы не ошибаемся, если скажем, что красная армия живет как бы в гипнозе вечного страха перед своим начальником.

В этом гипнозе она готова исполнять малейшее желание своих вождей. Ее сбивают на митинги. На этих митингах она выносит самые бессмысленные постановления. Она жжет чучела, изображающие Черчилля и Чемберлена, жалует званием «почетного красного рулевого» рабочего-металлиста Ворошилова, избирает почетным казаком Оренбургского казачьего войска Лейбу Бронштейна.

Как зачарованная дьявольским внушением толпы, красная армия невменяема и податлива ко внушению. Когда кончится это внушение, когда распадутся эти чары, она сама ужаснется тому, что она наделала, она будет жадно искать пути к исправлению и этот путь уже смутно там намечается — путь национальной Русской России.

Там, в этой отрезвевшей красноармейской толпе, потребуются весь разум офицера, весь запас знания, вся сила воли, все самое страстное чувство веры в Бога и любви к Родине, чтобы перевоспитать эту толпу и создать из нее опять славную Российскую Армию.

В эти страдные, но и великие дни во весь рост, во всю высоту и величие встанет значение офицера, как вождя, начальника и воспитателя.

В современной армии с ее короткими сроками службы, с ее контингентами, составленными из людей самых различных убеждений, настроений и верований, в громадном большинстве с атрофированной верой в Бога и с неясным чувством любви к Родине, в этой армии, не желающей воевать, не любящей военной службы, смотрящей на нее, как на тяжелую, нудную и ненужную повинность, как на отрыв от своего дела и личного благополучия, — на офицера и сверхсрочного унтера ложится тяжелый труд перевоспитать всех тех, кого еще можно перевоспитать, и заставить повиноваться тех, кого перевоспитать невозможно.

Страх наказания за неисполнение приказания, наказания, быстро следующего за проступком, налагаемого без суда, властью начальника, — иными словами, продуманно составленный дисциплинарный устав ложится в основание воинского воспитания всех армий. Но, как бы строг ни был дисциплинарный устав, везде дающий право начальнику употребить оружие для побуждения неповинующихся в исключительных случаях, он бессилен, если, с одной стороны, офицер не будет поставлен в такие условия, чтобы самая мысль о неисполнении его приказания не могла возникнуть в голове солдата, а с другой, сам он не будет уметь так держаться, чтобы одним своим видом внушать солдату повиновение.

В грозные часы боя офицер должен уметь владеть собою, подавить в себе чувство страха и внушить своим подчиненным веру в себя.

Это даст ему прежде всего глубокая, искренняя вера в Бога и в будущую жизнь. Тот офицер, который умеет так верить и внушить такую веру своим солдатам, всегда будет образцом доблести на любом посту, великом или малом. Таким был Суворов — такими были на последней войне доблестные герои Ахтырцы, братья Панаевы…