Петр Краснов - Казаки в Абиссинии

— «Ориа», по-сомалийски вскричал он, «завтра за два часа до восхода будем грузиться».

И ровным гулом, как театральная толпа, прогудели сомали:

— «Слушаем; верблюды будут готовы».

— «Пойдем прямо до Баяде. У Гумаре остановимся на два часа».

— «Правильно, надо накормить верблюдов».

— «Осмотритесь и приготовьтесь».

— «Будем готовы»…

И снова все смолкло.

В тишине темной волшебной ночи, на таинственной декорации каменистых гор — этот голос абана и дружные ответы сомалей на гортанном, никому непонятном языке звучали торжественно. Невольный страх закрадывался в душу. А что, как этот невинный приказ для похода не приказ, а заговор, приказание зарезать нас и овладеть грузом, а дружные голоса верблюдовожатых ответы хорошо организованной и дисциплинированной шайки разбойников…

Так получали, надо думать, приказания от своих военачальников легионы Цезаря, так, должно быть, сообщалась воля вождя в войсках, едва ознакомленных с цивилизацией.

В полночь меня разбудил Ч-ов и я, взяв ружье, пошел в обход. Тихо было в пустыне. Здесь не визжали под самым биваком шакалы, не ухали гиены, не слышно было пения сомалийских женщин и лая собак, но тишина мертвая, тишина пустыни. Трудно было ходить — в этой темноте, ежеминутно, натыкаясь на камни, цепляясь за колючки мимозы. Бивак, разбитый, по-видимому, в крайнем беспорядке, однако, имел свой смысл. Сомали, проводники верблюдов, ни за что бы не отдали своего груза для устройства из него ограды, потому что каждый знал свои ящики, каждый устроил из них и из циновок, составлявших верблюжье седло, некоторое подобие дома. Подле него тлел костер, на котором жена вожака вечером приготовляла ему рис. Но весь лагерь был перемешан. Верблюды, ящики, черные слуги, офицеры, мулы все это было скучено между камней, все спало мертвым сном в эту прохладную сырую ночь. Я сидел за походным столиком и набрасывал впечатления первого дня нашего пути… Сырость проникала сквозь сукно мундира, смачивала бумагу и трудно было писать при таких условиях.

Кругом спал бивак, охранителем которого являлся я со своими людьми. Невеселые мысли шли мне в голову. Как охранить эти драгоценные грузы, как охранить личность царского посла, его супруги и женщин лагеря в эту темную ночь. Сон бежал от глаз. Несколько раз я выходил из пределов бивака и, спотыкаясь о камни и падая, уходил далеко в пустыню. Там, затаив дыхание, я прислушивался. Какая тишина была кругом! Какое поразительное отсутствие жизни на многие версты. Абиссинец-слуга окликнул меня при моем возвращении и приложился из своего Гра.

— «Москов ашкер «- ответил я, и прошел на бивак. Часовой в верблюжьей куртке стал передо мной смирно.

— «Крынин?»

— «Так точно».

— «Тебе холодно?»

— «Никак нет».

Им никогда не бывает холодно, они никогда не устают, эти славные бородачи, лихие наездники, охотники африканских пустынь!

8-го (20-го) декабря, понедельник. От Гумаре до Баядэ — 42 версты. В 4 часа утра трубач Терешкин протрубил подъем, изображавшийся у нас сигналами: «слушай», «все» и «сбор», и бивак зашевелился. Было совершенно темно, сыро и прохладно. Винтовки и ружья были покрыты легким налетом ржавчины, сырость легла на бурки, на шляпы, на все. Заварили чай, а остаток воды роздали мулам. Каждый получил по 1/4 ведра. Бедные животные страшно намучились. Надо было видеть их оживление, когда разливали воду. Мой «Граф», балованный мул с умными, как у лошади глазами, жалобно ржал и топал хорошенькой тоненькой ножкой, прося еще и еще воды. Но воды было всего шесть жестянок на всех мулов. В полной темноте вьючили сомали верблюдов, бегали, разыскивая чемоданы с личным имуществом офицеров, и отправляли их партия за партией. Абан Либэхь сердился, когда кто-либо из офицеров напоминал ему что-либо, или давал указания.

«Laisse moi, laisse. Je suis malade… si grand bagage, je prends tout a moi».

И он шел резониться с сомалями, произносил им речи, топал на них ногой, размахивал руками, убеждал и настаивал.

В 6 часов из-за гор показалось солнце, а в 7 тронулся последний верблюд, а за ним и мы.

Опять те же камни, та же черная пустыня. Местами дорога так узка, так тесно протоптана, что верблюд еле умещает свои ноги, местами круглые камни навалены один на другой, как петербургская мостовая во время ремонта. Невольно удивляешься здесь мулам и нашим слугам. Отпустишь повод мулу и он нагнет голову, распустит уши по бокам и внимательно приглядывается, как и куда ему поставить ногу, и никогда не споткнется, никогда не покатится с круглого камня. A слуги идут сзади, неся ружья, фляги с водой, идут босыми ногами по камням, бегут сзади вас, если вы поедете рысью.

Какие нужно иметь ноги, какие иметь подошвы, чтобы бежать по раскаленным камням пустыни? Мы подымаемся постепенно выше и выше, изредка проходим ущелья и потом снова под ем. Около полудня мы были на обширном плато, усыпанном камнями и поросшим кое-где жидкой и чахлой мимозой. Изредка алоэ протягивало свои длинные мясистые листья и стебель с пучком мелких красных цветов. Говорят, на этом плато водятся страусы. Здесь был сделан привал на полчаса. Фармацевт Л-в и трубач Терешкин быстро сготовили чай и на бурке в жидкой тени сухой мимозы мы освежили пересохшее горло.

В 2 1/2 часа мы были в Баядэ.

Когда вы слышите, или читаете эти названия, быть может вам рисуется поселок, раскинувшийся в горах, стадо баранов, щиплющих сухую полынь, маленькое общество людей, у которых вы можете приобрести курицу, или козьего молока.

Гумаре — это груда камней, сложенных неправильным четыреугольником среди пустыни, со следами костров внутри него. Баядэ — французский пост, состоящий из двух соломенных хижин, обнесенных забором, и флагштока с мотающимся на нем французским флагом. Здесь дорога круто спускается вниз в песчаное русло реки, кое где поросшее мелкой туйей. Берега этой реки, сажен 15 вышиною, состоят из черных, почти отвесных скал, за которые цепляются сухие колючие мимозы, Дно этой реки и было избрано для ночлега. Вода была в нескольких стах шагах от бивака в песчаных копанках. Вода чистая свежая, но с чуть солоноватым вкусом. Наученные горьким опытом вчерашнего дня, когда пришлось держать мулов в руках до прибытия верблюда с коновязью, мы отправили теперь коновязный канат с первой партией и через полчаса уже протянули коновязь, разложили седла, зачистили животных и вышли встречать верблюдов и направлять каждого к своему месту. Подарки, деньги и вода были сложены в одно место под сдачу часовому, имущество офицеров складывалось подле места, избранного для палаток. Становище сомалей располагалось на фланге.

В Баядэ к нам присоединился лейб-гвардии Гусарского полка поручик А. К. Б-гч с тремя абиссинскими слугами и двумя вьючными животными, прошедший в 11 дней от Аддис-Абебы до Баядэ. Он передал нам о нетерпении, с которым ожидают в Аддис-Абебе прибытия нашей миссии.