Петр Краснов - Казаки в Абиссинии

Нам подали большие стеклянные стаканы и по несколько блинов инжиры; скатерти, если не считать танковою банановых листов, нам не полагалось, не было ни салфеток, ни ложек, ни ножей, ни тарелок. В стаканы сам Уонди налил французского абсента, разбавили его водой и после этого европейского преддверия перешли на абиссинский стол. Двое слуг внесли большой красный поднос, усыпанный кусками горячей бараньей печенки, обильно посыпанной перцем. Каждый брал сколько хотел, брал руками, клал на инжиру и ел запивая тэчем. Тэчу было сколько угодно, целое море тэча, мутного, желтого, жидкого, пьяного. Его наливали из синих эмалированных чайников, из деревянных гомб, из бутылок. Мальчик-буфетчик не зевал. Едва отвернешься — глядишь, уже стакан наполнен и, лукаво и ласково улыбаясь, Ато Уонди подходит чокнуться. Кто мало взял печенки, тому сам хозяин своими руками отсыпает целую груду. По черным пальцам течет жир, но это никого не шокирует — тут так принято. Гляжу все наши с аппетитом едят руками проперченную бледно розовую внутри печенку. Едят до отвала, едят так, как никогда не ели, да и на будут есть, едят гомерически, запивая хмельным тэчем. На смену печенки явилась снова инжира. И так перед каждым целая гора красноватых блинов, но Уонди сыплет еще каждому свежих, лучших. Вереница слуг несет бараньи косточки, на костях кистями висят куски жареной баранины, жидкий красный перец течет по ним. Каждый рвет сколько хочет руками, помогая перочинным ножом или кинжалом. Полусырая баранина проперчена насквозь, она обжигает рот, захватывает горло. Но всякий ест и опять-таки ест гомерически и нельзя иначе. Зорко следит за гостями хозяин, отбирает лучшие гирлянды кусочков мяса, рвет их руками и дает.

— «Малькам», говорит он, и столько радушия в темном лице, что невольно отвечаешь — «маляфья» (Малькам — хорошо, маляфья — отлично) и ешь, ешь.

Абба смешит гостей. To он передразнивает Французов, забавно засовывает за шею салфетку, брезгливо ест маленькие кусочки мяса и бормочет слова, похожие на французские, то прыгает и поет духовные гимны.

Смеются от души, смеются много, так много, как. и едят, да и что прикажешь делать, когда сидишь в камышовом доме, ешь с бананового листа и запиваешь. тэчем, когда кругом зеленые горы и безоблачное голубое небо, когда Европа осталась где-то позади, когда сидишь в Африке!..

Вслед за бараньими кусочками целая толпа слуг внесла на жердях из кипариса запеченных целиком баранов. С копытами, с оскаленными зубами и обуглившимися глазами, несомые двумя, тремя слугами бараны преподносились каждому. Видя, что русские гости не вполне усвоили масштаб абиссинского пира и берут слишком маленькие куски, Ато Уонди взялся резать сам. У кого очутилась баранья ляжка, у кого половина бока, каждый погружался в нежное, мало прожаренное, сладковатое мясо, резал куски, обливая руки жиром, и ел их без соли, без ничего. Подгорелая вкусная кожа хрустела на зубах, Уонди отыскивал лучшие части и подкидывал их то и дело гостям. И половины одного барана еще не с ели, как уже внесли второго, третьего, четвертого… По оживлению, которое слышалось из соседнего навеса, можно было предположить, что такое угощение в древнем стиле пришлось по вкусу и казакам.

К баранам подали салат с головками чесноку между его листьев, красное вино и снова тэчь.

Есть стало невмоготу, но впереди предстоял чай, мед и еще тэчь. Мы попросили антракт. Большинство забрало ружья и пошло на охоту стрелять маленьких колибри и длиннохвостых медососов.

По возвращении подали вареный темный чай и абиссинский мед в железных тарелках с кусочками грязного воска в нем.

Но уже есть было невозможно. Пир начался около полудня, а теперь солнце клонилось к западу, надо было думать о возвращении.

Назад ехали весело, пели их песни, смеялись, вспоминая, как рвали руками полусырое мясо, как «пожирали», другого слова найти нельзя, целиком зажаренных баранов. Двое слуг Ато Уонди несли за нами в лагерь барана, увитого зелеными гирляндами; приветливый хозяин посылал его начальнику миссии, не могшему посетить этого пиршества.

Во время обеда интересно было наблюдать отношение Уонди патрона к его клиентам. Они обедали за одним столом с нами, но им давали наши объедки, наливали им из недопитых нами стаканов, они третировались добродушным, но умным Уонди, как третировались римские мелкие граждане своими патрициями. Большие желтые псы бегали под столами и подбирали крохи, упадавшие на землю, это не были собаки Уонди, это были чьи-то собаки, но их никто не гнал, так было надо… И вспоминались за зеленым столом абиссинского помещика незатейливые рассказы ветхого завета и чудилось, что это не жизнь, а волшебный сон, художественная иллюстрация книгам Моисеевым.

Новый год. — Наем мулов. — Несогласия купцов. — Новая единица веса — винтовка Гра. — Разделение отряда.

Для поднятия громадного груза нашего каравана требовалось более трехсот мулов; нужно было или купить их, или нанять… Но экспедиция раса Маконена в землю галлов потребовала от населения почти всех способных к работе животных и геразмач Банти находился в большом смущении. Миссии надо было спешить, идти большими переходами, выступить, как можно скорее, a начальник купцов, рас Нагадий, не мог найти желающих взять подряд на себя. Посмотрели купцы наш груз, массивные ящики с царскими подарками и задумались. С одной стороны желание Менелика, чтобы посла Москова без задержки отправили в Аддис-Абебу, с другой — отказ купцов принимать груз на себя, нежелание их давать мулов — положение неприятное.

Начальник миссии предполагал выступить из Харара 31-го декабря, но со всеми этими проволочками, переговорами и сборами пришлось отложить выступление до 2-го января и встречать новый год в своем лагере у Харарских стен.

Темная и холодная ночь спустилась над долиной Харара. Полная луна бросила отблески на далекий купол собора, на белые стены Маконенова дворца, лиловый турман залег на кофейные плантации и таинственно зажглись семь звезд Ориона в зените, когда мы собрались на нашу новогоднюю жженку.

Бледно-голубое пламя то вспыхивало, то исчезало в большой кастрюле, языки его то взбирались на самый верх сахарной головы, то лились огненными струями в чашку, где угасали, помешиваемые искусными руками нашего фармацевта Л-ва, поручика Ч-ова и других офицеров. Начальник миссии с супругой обещали быть на встрече, и все ожидали 12-ти часов. Температура в палатке быстро поднималась, приятная теплота после холодной ночи разливалась по телу. За веселой беседой, за ужином, в приготовлении которого наш повар ворчун Илья Захарович превзошел самого себя, незаметно подкрался таинственный момент смены старого года новым, прошлое отходило в область воспоминаний, наступало новое, новые светлые надежды возлагались на новый год, являлись новые мечты. В двенадцать раздались первые тосты, первые пожелания. И невольно мысль членов абиссинской миссии, русских, надолго оторванных от родного края, от родных обычаев перенеслась за многие тысячи верст в родные дома, вспомнили те, которые покинуты на холодном севере, и не одна чарка доброго пунша была осушена в немом молчании за доброе здравие отсутствующих. И в эту минуту, словно напоминая, что встреча нового года происходит не в обычных условиях, под самым лагерем протяжно завыла гиена…