Петр Краснов - Казаки в Абиссинии

По довольно широкой улице, обсаженной белыми акациями, прошли мы мимо гроба Мехмета к зданию сераскирата и казначейства. Это единственные постройки, перед которыми есть достаточно простора, которые не стеснены, не задушены грязными домиками и домишками. Все в Константинополе лепится одно к одному, без промежутка, без двора, без лишнего переулка. И, если уже где случайно образовался переулок, то он такой узкий, что две кареты в нем не разъедутся. Кривой линией, между двух тесно сдвинувшихся рядов домов, почти без окон, вьется он, чтобы упереться в другой такой же переулок, и образовать с ним глухой темный лабиринт. Мало света, мало простора.

Здесь же, с самой площади вошли мы на большой константинопольский базар. Это старые конюшни Юстиниана. Она теперь реставрированы, т. е. заново оштукатурены, и выкрашены грубой синей краской по широким панелям.

Какая пестрота одежд! Какой шум и крик на всех. языках, но преимущественно на гортанном турецком. Маленькие лавчонки тесно сбились одна к другой. Куда нашей толкучке — далеко! Тут продают материи, далее табак, рахат-лукум, туфли, тут же на железных вертелах над раскаленными угольями жарят шашлык, там едят какую-то густую крахмаловидную молочную массу, наложенную в чашки, торгуют оружием, готовым платьем, кожей, расшитой золотом.

Толпа народа идет туда и сюда. Негры, арабы, турки в красных чалмах, бедуины в белых плащах, европейцы, греки в юбочках и опять турки. Молодые, статные, черноусые, красивые и старые, беззубые, с клочковатой седой бородой, с тюрбаном на голове, с большим красным носом. Среди этой суетливой мужской толпы редко-редко где попадалась женщина. Простые, одеты как наши монашенки, с черными платками на головах, с лицами, завязанными темной кисеей. Дамы высшего общества ограничивались только тем, что закутывали белой кисеей подбородок и нос, оставляя глаза открытыми. Тупо и покорно смотрели эти глаза, опушенные длинными черными ресницами, из матового фона лица. To и дело сквозь толпу шагали маленькие ослики, нагруженные громадными корзинами; они сами пробирались через народ, никого не задевая.

Узкая улица — коридор рынка, спускалась ниже и ниже, давая местами разветвления в разные стороны, путаясь в тесном лабиринте. Дождь продолжал хлестать, промачивая белые фуражки и желтые, куртки казаков; зонтики запрудили улицу. Голова болела от этого непрерывного гама, от толкотни и пестроты костюмов и лиц…

Наконец, мы спустились к мосту, снова заплатили пеню за переход по липкой грязи мокрых досок, и вышли на пристань.

Чудный Золотой Рог шел вправо и влево. Желтые воды его чуть волновались. Масса шлюпок, парусных и гребных, скользила по нем. И как они не сталкивались только в тесном заливе — одному Аллаху известно!

В три часа «Царь», буксируемыми маленьким портовым пароходом, медленно стал вытягиваться из Золотого Рога.

В первом классе много новых пассажиров. Египетская принцесса Nazle Hanem, сестра жены хедива с маленьким сыном, наследником египетского престола, прехорошеньким мальчиком, с длинными вьющимися белокурыми волосами и громадными черными глазами? сопровождаемая двумя горничными и тремя евнухами, отвратительными нёграми с громадными губами, приплюснутыми носами и тупой физиономией, стоит на юте, возбуждая всеобщее внимание.

Она некрасива, но эффектна. Высокого роста, широкоплечая, полная, с нежным восковым цветом лица, большими черными глазами и красно-рыжими волосами, с лицом едва закутанным легкой кисейной чадрой, в темном бархатном пальто, опушенном мехом стояла она у перил и смотрела на изящный паровой катер, привезший ее к пароходу. В катере, на ковре, сидели двое турок и турецкая дама.

Принцесса махала им платком и, казалось, плакала.

«Царь» прибавил ходу, турецкий катер отстал, пронзительно свистнул и понесся к Босфору — мы медленно стали выходить в Мраморное море.

Волшебная панорама открывалась по обеим сторонам и замыкала декорацию сзади. Сквозь обрывки туч выглянуло южное яркое солнце. Зеленые волны Босфора сливались с желтыми водами Золотого Рога, действительно золотого. Шлюпки носились по всем направлениям. Справа по холму подымались зеленые кипарисы, тенистые сосны, олеандры, мирты и лимоны, и среди их нежной зелени виднелись белые постройки султанского сераля. Слева гора домов. Они громоздились друг на друга, подымались выше и выше, образуя непривычную для жителя равнин панораму средиземноморского города. Сзади, красивый своими изящными европейскими линиями, тянулся над самой водой дворец султана, совсем на воде белелась башня Леандра. А вдали на Мраморном море, расплываясь в прозрачной атмосфере, вырисовывались фиолетовые очертания высоких Принцевых островов.

Все пассажиры на юте. Долго все смотрят и любуются на постепенно удаляющуюся панораму Константинополя, на домики и мечети, которые становятся меньше и меньше и, наконец, сливаются в общее белое пятно.

Море становится синее. Ближайшие волны принимают цвет ультрамарина. По обеим сторонам еще видна земля. Мы держимся ближе к европейскому берегу. По низким буро-зеленым холмам раскинулась деревня, дальше опять потянулся мутный берег и скрылся, наконец, на далеком горизонте.

Волны с легким ропотом разбиваются о крутые борты «Царя», начинается мерное колыхание его длинного корпуса.

Дарданеллы. Развлечение конвоя. Песни и пляски. Митилена. Качка. Смирна Набережная Смирны. Пирей. Поездка в Афины. Греческие солдаты. Акрополь. Остров Крит. Ночь в Александрии.

22-го октября (3-го ноября), среда. Светало, когда я вышел наверх. Мы проходили Дарданеллы. С обеих сторон тянулись невысокие холмы, покрытые кое-где мелким кустарником, у подножия их стояли турецкие батареи. Группа судов была у входа. На батарее у казармы ходил часовой, да турецкий трубач играл заунывную зорю. От берега отделилась белая шлюпка под турецким флагом, на ней подняли косой парус и она быстро подошла к пароходу. Поверили бумаги, дали пропуск и «Царь», замедливший ход, опять помчался по узкому проливу. Берега стали уходить; показалась высокая гора, почти голая, мутно-серого цвета, у подножия ее лепился маленький городок-остров Тенедос. На вершине красивая руина генуэзской крепости, памятник былого владычества над морем этих англичан средних веков. И опять море, чуть волнующееся, покрытое сетью небольших лазурных волн.

На юте собраны песенники. Высокий уралец Сидоров мягким тенором заводит:

«За Авашем (Аваш — река в Абиссинии), за рекой

«Казаки гуляют

«И каленою стрелой

«За Аваш пускают!

Хор дружно подхватывает и перефразированная казачья песня звучит и переливается над голубыми волнами Эгейского моря.