Владимир Бардин - В горах и на ледниках Антарктиды

После разбора образцов каждый занимается своим делом. Женя зашивает порванную куртку, разложив вокруг себя коробочки с всевозможными хозяйственными принадлежностями, которые он предусмотрительно захватил из дома.

Миша не спеша расчесывает бороду. Володя-философ продолжает читать «Блеск и нищету куртизанок». Утомленный Пэпик задремал, обхватив руками подбородок. У него разболелись зубы.

Главный геолог бодрствует. Быстро строчит что-то в большую клеенчатую тетрадь - пишет книгу об Антарктиде.

- Еще одну главу осталось дописать. Если пурга продержится денька три, справлюсь… А потом за метеоритами полетим. Может, опять найдем. Мне ведь тогда за них премию отвалили.

- Неужели за метеориты платят? - удивляется Володя-философ.

- А то как же. Да потом первый железный метеорит в Антарктиде найти - это не фунт изюма.

- А Борис тоже премию получил? - интересуюсь я.

- Боба тоже получил, - неохотно отзывается главный геолог. - Мы же самостоятельно нашли. Да чго говорить, ты же вроде где-тo поблизости был, сам все видел…

Я вспоминаю склон горы пепельного цвета, главного геолога и Бориса - неразлучных друзей, идущих впереди. Профессор, уцепившись за своего спутника, что-то рассказывает. Помню себя, навьюченного образцами главного геолога. И странный камень прямо на нашем пути.

Борис, прервав разговор с главным геологом, поднял камень.

- Какой тяжелый. Прямо железо!

- Глупости, - не поверил главный геолог. - Кусок магнетита.

- Да нет, ей-богу железо.

- Ладно, некогда сейчас смотреть, летчики ждут. Кинь в рюкзак.

В самолете Борис достал странный образец, поскреб его ножиком. Под окалиной блеснул металл.

- Да ведь это метеорит!

- Будет ваньку валять, - снова вроде не поверил главный геолог, но глаза его загорелись.

В лагере после просмотра учебнике петрографии стало ясно: найден метеорит. Это неоспоримо доказывали странные, похожие на иероглифы знаки на поверхности образца, так называемые видманштетовые фигуры.

- Надо радировать в Академию наук, - твердо сказал главный геолог и торжественно поднялся.

- Ребята, - позвал он летчиков. - Смотрите, перед вами пришелец с другой планеты, настоящий железный метеорит.

- А кто его нашел? - спросил один из летчиков.

- Я, - простодушно выпалил Борис.

Вот тут-то дружбе главного геолога с Борей и при шел конец. Телеграмму, правда, послали за двумя подписями: главного геолога и Бориса. Но Борис оказался слишком честолюбив. Он не хотел делиться своей находкой. На обратном пути из Антарктиды на судне во время первомайского концерта самодеятельности исполнялась частушка Бориного сочинения: «Тут давно уж спор стоит, кто нашел метеорит? Но об этом наш профессор очень точно говорит». Частушка имела шумный успех. Главный геолог, сидящий в первом ряду, аплодировал и улыбался. Борис же, сорвав аплодисменты, сам подписал себе приговор…

- Да, не удержался у нас Боба. Сам виноват, - в раздумье говорит главный геолог.

Шквальный порыв ветра налетает на палатку, осыпает ее песком и мелкими камнями, но затем стихает. Огонь газовой плиты постепенно хиреет.

- Надо поставить новый баллон, пока начальника нет, - советует главный геолог. - Нечего экономию разводить.

- Может, засорился вентиль? - сомневается Володя-философ.

- Ничего, новый лучше.

Меняем баллон, и плита снова разгорается. Главный геолог, отложив тетрадь, достает бритву «Спутник»:

- Даже в сложных условиях не надо опускаться, - говорит он нам.

Пэпик по-прежнему дремлет, держась за зубы. Женя укрепляет пуговицы на штанах и куртке, чтобы не дай бог не оторвались. Пуговиц в запас он забыл взять, недосмотрел. Миша перешел к подсчетам своего антарктического заработка. Хватит или не хватит на взнос в жилищный кооператив. Володя-философ составляет месячную сводку по первичным посадкам для бухгалтерии.

- Не хватит, - говорит Миша, - придется еще раз сюда ехать. Вот в первых экспедициях была лафа, платили в два раза больше!

- Зачем тебе, Миша, деньги, ты ведь не пьешь, не куришь, за девушками не ухаживаешь? - спрашивает главный геолог.

- Это еще как сказать, - обижается Миша.

- Ой, жучок! - радуется главный геолог. - Я ведь тоже в твои годы был не дурак. Только опасное это дело, скажу я, ты не увлекайся. И что б на работе ни-ни, я брат этого не люблю.

- Пойду я к летчикам, приемник послушаю, - хмурится Миша.

- Критики не любишь, Михаил. Учись сносить критику. Без этого, брат, у нас нельзя, - говорит вслед ему главный геолог.

Через несколько минут в палатку заглядывает начальник. Хмурится.

- Что это газ сильно раскрутили, так нам не хватит до конца, осталось только пять баллонов.

- Можно и подкрутить, - соглашается главный геолог.

- А я вам спиртянского немного приволок, - начальник достает из кармана бутылку.

- Чем угодили руководству? - лукаво осведомляется главный геолог.

- Работа процентов на восемьдесят уже сделана, можно отметить, и погода располагает, - поясняет начальник и разливает спирт в кружки.

- Мне самую малость. Это ты верно придумал, - воодушевляется главный геолог. - Нам есть за что выпить. Вернемся домой -такой докладик на конгрессе сделаем! Шутка ли, карту какую составили?

Закусываем рыбными консервами.

- Эх, ребята, хорошие вы ребята, - продолжает главный геолог. - Дай бог, вернемся - все ко мне домой приходите, коньяком угощу…

- Как же, держи карман шире, - шепчет мне Миша. Чтобы проветриться, я вылезаю наружу.

Ветер наконец стих. Над горами небо покрылось голубыми, розовеющими поверху пятнами. После замкнутого, подслеповатого мирка палатки так широко разверзлось небо надо мной, кристален воздух, ярки краски. Именно в такие мгновения, сразу после пурги, возникают в ледяной пустыне удивительные миражи.

После пурги все припорошено

Нет, это не тенистые пальмы и прозрачные ручьи, которые грезятся путешественникам в африканских пустынях. Здесь, в холодном антарктическом воздухе, возникают нежные размытые силуэты, похожие на полотна импрессионистов. Вот над мерцающей ледяной поверхностью, почти касаясь ее, в плавном танце движутся легкие фигуры. Я узнаю их. Это -голубые танцовщицы… А в стороне, среди скал, все густо-коричнево. Но в это мгновение низкое полярное солнце трогает скалы, и вижу я прямо перед собой смуглую гогеновскую красавицу, и она шепчет мне: «А ты ревнуешь?»

- «Да, мне нравилась женщина в белом, но теперь я люблю в голубом», - говорю я в антарктическое безмолвие, удивляясь странному звучанию собственного голоса. И снова смотрю туда, где были голубые танцовщицы. Но их уже нет. Просветы чистого неба закрыло облаками, и только одно окно, словно голубой шар, летит по небу.