Георгий Адамович - Литературные беседы. Книга первая (Звено: 1923-1926)

В романе много беллетристически удачных черт, но много и грубых промахов. Однако дарование автора чувствуется все время, даже и в промахах. Одушевление, лихорадочная восторженность, смутно-страстный мессианизм некоторых страниц запоминаются и даже увлекают.

«Черный ветер» — роман Георгия Устинова гораздо слабее. «Красной армии посвящает эту книгу автор», — значится на первой странице. Удивительно, как стали распространены в нашей России «планетарные масштабы». Посвящает человек книгу — так даже не Троцкому или Буденному, чтобы подслужиться, а сразу всей армии. Значит, в представлении автора и роман его — целая эпопея. В действительности же «Черный ветер» — тощая книжонка, где описываются страдания коммуниста Позниткова, по несчастному стечению обстоятельств превратившегося из честного большевика в бандита, предводителя шайки. Описано все это крайне благонамеренно, языком «Красной газеты» и с красно-газетным революционным жаром. Герои делятся на добрых и злых: коммунистов и буржуев. Первые прославляются, вторые высмеиваются. Плохая литература, даже едва ли хорошая «агитлитература».

Под общим названием «Литературные беседы» в книгу вошли статьи Георгия Адамовича, публиковавшиеся в газете (позднее — журнале) «Звено» на протяжении пяти лет существования этого издания — с осени 1923 по лето 1928 года. (Перечень заметок иных жанров, опубликованных Адамовичем в «Звене», но не включенных в настоящее издание, приводится во втором томе). В тех немногих случаях, когда Адамович давал статье какое-либо название или подзаголовок, помимо обычных «Литературных бесед», авторское название оставлено в сборнике, в остальных случаях для удобства пользования текстом названия статей в угольных скобках даны составителем по аналогии с авторскими подзаголовками. Тексты печатаются по первым (и, как правило, единственным публикациям) с сохранением специфических особенностей, свойственных индивидуальной творческой манере Адамовича. К сожалению, сверить опубликованные тексты с рукописными оригиналами не представилось возможности, поскольку рукописи Адамовича «как-то распылились, словно исчезли в небытии, и это, пожалуй, огромный для зарубежной русской литературы урон».

(Бахрах А. Памяти Адамовича (К 10-летию со дня смерти) // Русская мысль. — 1982. — 28 февраля).

Прихотливая пунктуация Адамовича по возможности сохранена, проставлены лишь очевидно необходимые запятые, пропущенные Адамовичем или наборщиками.

Вмешательства в авторскую пунктуацию допускались составителем только в тех случаях, когда она противоречила современному правописанию настолько, что способна была изменить смысл сказанного, в таких случаях предпочтение отдавалось здравому смыслу.

Без изменений оставлены и неточные цитаты, очень частые у Адамовича, поскольку он все цитировал памяти, не утруждая себя проверкой, порой, возможно, изменяя текст намеренно, как до него В. Розанов. Без оговорок исправлены лишь заведомые опечатки и огрехи верстки, как всегда довольно многочисленные в эмигрантской периодике.

Примечания Адамовича к собственным текстам даются в подстраничных сносках, примечания составителя вынесены в приложение и носят преимущественно библиографический характер: приводятся в первую очередь сведения об изданиях и публикациях, упоминаемых Адамовичем, а также полемические отклики на его «Литературные беседы» в эмигрантской печати. Биографические сведения об упоминаемых лицах, чтобы избежать частых повторений, большей частью вынесены в развернутый именной указатель.

Поэты в Петербурге.— Звено. — 1923. — 10 сен­тября, № 32. — С. 2.

…правильнее делить русское искусство: Петербург и Москва… — Гораздо позже с легкой иронией Адамович вспо­минал: «В тогдашних кругах поэтов была даже такая игра: садились играть в карты, и вот, например, в петербургской колоде туз червей был Блок, в московской же колоде тот же туз червей означал Брюсова. И играли — кто кого: бил Блок Брюсова или Брюсов Блока, и так до самых маленьких поэтов: кто выиграет — Петербург или Москва?» (Русская мысль. — 1980. — 23 октября, № 3331. — С. 9).

«Звучащая раковина» (1921-1925) — поэтическое объединение, выросшее из студии при петроградском Доме искусств, которой руководил Н. Гумилев, а после его расстрела — К. Чуковский. В объединение входили Ида и Фредерика Наппельбаум, Константин Ватинов, Валентин Миллер, Даниил Горфинкель, Николай Дмитриев, позже присоединились Ольга Зив, Николай Чуковский и, по свидетельству Иды Наппельбаум, Нина Берберова, хотя сама Берберова свое участие в «Звучащей раковине» отрицала (например, в письме Глебу Струве от 5 мая 1956 года. Hoover Institution Archives, Stanford University).

…Геркен, знаменитый своими предками… — поэт, драматург и переводчик Евгений Юрьевич Геркен (1886– 1962) был правнуком Е. Боратынского по матери.

«Но музы от него лица не отвратили / И меланхолии печать была на нем » — из элегии В. Жуковского «Сельское кладбище» (1802).

…Ел. Полонская… работала с М. Л. Лозинским над переводом Эредиа… — Коллективный перевод «Трофеев» Эредиа осуществлялся семинарием под руководством М. Л. Лозинского. Членами семинария по стихотворному переводу при Литературной студии (1919-1923) были Галина Васильевна Рубцова (1898-1976), Татьяна Михайловна Владимирова, Мария Никитична Рыжкина (1898 — после 1942), Раиса Ноевна Блох (1899-1943), Екатерина Романовна Малкина (1899-1945), Ада Ивановна Оношкович-Яцына (1896-1935) и Михаил Дмитриевич Бронников (1896-1941/1942). Елизавета Григорьевна Полонская (1890-1969) членом семинария Лозинского не была, но в коллективном переводе Эредиа участие принимала так же, как и Георгий Иванов, и сам Адамович. Перевод «Трофеев» в то время не увидел света, будучи «запрещен, так как уже вышел в Госиздате в переводе Глушкова» (Оношкович-Яцына А. И. Дневник 1919-1927 / Публ. Н. К. Телетовой // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 13. — М.; СПб., 1993. — С. 429).

Узнав об этом, Адамович писал в «Откликах»: «Из России получены в Париже "Трофеи" Эредиа в русском переводе. Мы почти не сомневались, что перевод этот принадлежит М. Лозинскому. С крайним удивлением мы прочли на обложке другое имя. Итак, существуют два полных русских перевода "Трофеев" — редкая в нашей литературе роскошь!

Изданный сейчас в России перевод не может идти ни в какое сравнение с еще мало кому известным переводом М. Лозинского. Почему было дано ему предпочтение — понять трудно. Причины этого предпочтения едва ли литературного порядка.

М. Лозинский перевел многие сонеты Эредиа единолично, другие — в сотрудничестве со своими слушателями в студии петербургского "Дома искусств". Некоторые его переводы удивительны по точности передачи текста, по звону, пышности, блеску, напоминающим блистательный оригинал. Покойный Н. С. Гумилев считал эти стихотворения лучшими образцами русской переводной литературы. Едва ли он ошибался. Во всяком случае, никогда Брюсов — крупнейший мастер перевода — не достигал подобного совершенства.