Газета Завтра Газета - Газета Завтра 284 (19 1999)

Десятки тысяч солдат, погибших за Родину, за други своя, лежали непогребенными вокруг древнего русского города, вокруг храма Святой Софии, мы праздновали — Боже мой! — Тысячелетие Крещения Руси, и, говоря о благодатном свете Православия на русскую землю, никто, даже будущий патриарх, тогда новгородский архипастырь, — не вспомнили об этих солдатах, словно их и не было.

Я вышел из Мясного Бора не то чтобы совершенно другим человеком, но и не прежним. Предчувствие еще незримой, но великой грядущей беды, — хотя все мы тогда жили по-детски наивной перестроечной надеждой, — вселилось в меня. Ибо даже мне, человеку, может, не глубоко верующему, было ясно, что нет человеческого греха, который был бы ненаказуем, а тут великий грех непогребения множился великим грехом всеобщего согласного умолчания.

Как соломинка для утопающего было у меня всему этому сомнительное оправдание: что в Мясном Бору лежали оклеветанные солдаты 2-й Ударной армии, которой, перед тем, как переметнуться к немцам, командовал генерал Власов, и проклятие на него легло проклятием на всех полегших в этих лесах и болотах солдат.

Но потом я узнал, что останки солдат Великой Отечественной лежат незахороненными под Ржевом и под Юхновом, под Вязьмой и Псковом и даже под Малоярославцем — чуть ли не у самых стен Кремля.

Да, немцы наступали, а мы отступали, но немцы, даже уже отступая, в большинстве случаев подбирали своих погибших, а мы, уже и наступая, не похоронили своих павших. Мы не похоронили их и после войны. Да, в системе Министерства обороны были специальные похоронные части, но их втихомолку расформировали, и все, что было связано с павшими, опутали паутиной странной секретности. И никто даже не попытался воспротивиться этому, словно всех это устраивало. А ведь, кроме того, что не может быть человеческой душе успокоения, пока не погребено тело и, может, не НЛО, а души погибших, до сих пор мечутся, стеная, над теми лесами, — миллионы вдов и сирот не получали и не получают пенсии за погибших кормильцев. Неужто только для того и засекретили, чтобы сэкономить пенсионный фонд?

А потом какой-то ловкий человечек из Политпура, Костиков своего времени, придумал дьявольски гениальное, а главное, устраивающее всех сверху донизу всеобщее отпущение грехов — сусально-сентиментальный лозунг: “Никто не забыт, ничто не забыто”.

Растет и ширится и сейчас неискренний чиновничий гам и шум, связанный с войной и Победой. Но война не закончилась. Еще великий Суворов сказал: “Война заканчивается тогда, когда хоронят последнего погибшего на ней солдата”. Суворов, кроме того, что он был великим полководцем, был еще и глубоко верующим человеком; и потому знал, что грех непогребения убиенных на войне, тем более убиенных за други своя, рано или поздно падет на потомков...

И все-таки раньше хоть ставили памятники, несли возле них вахту, вели поиск “красные следопыты” — а что же теперь?

Спорим о нынешней власти: хороша она или плоха. А она, всего прежде — безнравственна. Настолько безнравственна, что слово грех к ней даже не применимо.

Холуйствуя перед Западом, в том числе перед вчерашними побежденными захватчиками, нынешняя власть не находит средств на своих павших, в то время как находит средства на перезахоронение немцев и итальянцев, пришедших на нашу землю с одной целью — убивать, и занимаются перезахоронением регулярные российские воинские части, в которых служат сыновья, внуки и правнуки убитых этими немцами и итальянцами, их останки с отданием воинских почестей увозят на родину российские военно-транспортные самолеты. Я совсем не против всего этого, но это делается в то время, когда наших павших за Родину собирают по полям былых сражений всего несколько десятков энтузиастов на всю страну! Которых, к тому же, считают за сумасшедших и власть, и сверстники. Они хоронят павших во время своих коротких отпусков за свои деньги, зачастую даже без гробов, и каждый, кто имеет хоть какую-нибудь власть или кому просто не лень, норовит оскорбить и унизить их: и прежде всего милиция и военкоматы, вешая на них грехи мародеров, потому как опаснее ловить настоящих мародеров, собирающих по полям былых сражений оружие и взрывчатку, и она ныне рвет людей во всех кровавых очагах еще недавно великой страны — разве это не материальное подтверждение тому, что война не закончилась?! И, может, самое страшное, что, ссылаясь на отсутствие дорог и транспорта, даже священники нередко отказываются прочесть над погребаемыми останками Божию молитву. И делают это, как могут, все те же солдатские вдовы-старухи, последние жители заброшенных лесных деревень.

И если быть перед собой честным до конца — то только вот эта горсточка молодых людей, которых ныне принимают за ненормальных, — и есть истинная Россия, а все мы остальные — пыль на ветру. Не слишком ли мало, чтобы мы по-прежнему могли называться великим народом?!

Легче всего валить вину на другого. Но в нашей нынешней беде по большому счету никто, кроме нас самих, не виноват. И не случайно к нам снова пришло Смутное время. И что бы мы сейчас ни пытались строить, все напрасно: мы не построим новой России, как и вообще ничего не построим, пока не искупим свой великий грех перед павшими.

Господа депутаты, если вы действительно печетесь о будущем народа! Господа в президентской команде и правительстве, если, конечно, среди вас еще есть честные люди! Господа генералы, если еще не все из вас проворовались! Ваше Святейшество, если церковь еще не превратилась в одно из “реформаторских” министерств! Ваше Величество Господин Русский народ, вкупе с другими Народами, составляющими прежде великую Россию, как бы она ни называлась, и чьи сыновья тоже лежат непогребенными в русских лесах и болотах! Если в нас еще осталась какая-то нравственная сила — у нас еще есть время и возможность всеобщего покаяния: погребения погибших за Родину с Божией молитвою, и совсем не нужно на это больших средств, и не откупиться нам от своей затухающей совести никакими памятниками на Поклонной горе!

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ ТРЯПКИНА

Я пришел — попрощаться с душой отлетевшей —

В перестроенный в торжище храмовый дом.

Возле тела усопшего люди поспешно

Говорили о ком-то, совсем о другом,

На него не похожем — во гробе лежащем,

И которого знал я — подарок судьбы —

Приземленным, как пахарь, как птица, летящим,

Верноподданным русской, крестьянской избы.

Я прощальные речи ничем не нарушу,

Попрошу лишь Творца об одном: — Упокой

В светлом Царстве небесном усталую душу,