Газета Завтра Газета - Газета Завтра 864 (23 2010)

Геннадий ЖИВОТОВ:

Если смотреть на картину Ильи Глазунова как на целое, то поражаешься пространственной слаженности, организованности и затейливости мышления художника. Глазунов — он наш Веронезе и Тинторетто, в то же время он создатель колоссальных русских шкатулок в стиле Палех. Ничего подобного нельзя ни сфотографировать, ни выдумать. Это произрастает из недр художественной фантазии. Тут можно вспомнить о Борисе Кустодиеве, который полулёжа — не имея ни натуры, ни фотографий — двигался по бескрайней России, мог в своем искусстве воспроизвести потрясающе тонкие, глубинные пространственные ходы. Пожар в деревне, косьба, дерущиеся мужики — наша бесконечная и безумная русская жизнь, которая сливается в одну великую симфонию во времени и пространстве

Глазунов — фигура, стоящая над правыми и над левыми. Он художник сущности, которая при педантично-академическом взгляде может быть даже не усмотрена. Перелистывая на днях альбом Глазунова, я ещё раз прочувствовал изумительно тонкую его внутреннюю черту — жалость! Жалость как синоним сострадания и любви. Любви к Родине, что невозможно сымитировать, сыграть на публику. И только поражаешься, как, проходя через все эти толковища, суждения и мнения века сего, он может эту сокровенную свою черту развивать и усиливать.

Его обычно определяют как эдакого классика-традиционалиста. На мой взгляд, Глазунов высшей степени авангардный художник. На раннем своём этапе в силу обстоятельств и возможностей общаться с Западом, он почувствовал и прочувствовал множество веяний и влияний, вплоть до поп-арта. Он — и только он в России! — художник "прямого действия". Он апеллирует ни к коллегам, ни к Академии — он обращается к самым широким слоям общества. В этом его сила, он это рано в себе почувствовал и старается эту свою главную черту, этот свой дар умело эксплуатировать.

Его стилистика вырастает из "Крика" Мунка. На примере этой картины видно, как идет сосредоточение на больших планах-пятнах. Картина "Раскулачивание" произвела на меня впечатление просветлённости. Несмотря на жёсткость текста, здесь больше наслаждения цветом, пространством, нежели муки, обличения. Политически, внутренне Глазунов болеет душой за крестьянина-единоличника. Это соответствует его настроениям — он сам во всем единоличник! Подобно крестьянину, который работает напрямую с землёй, с природой, Глазунов работает с историей, с большим телом эпохи. Он — сказитель, эпический рассказчик, художник больших тем.

Андрей ФУРСОВ:

КоллективизациЯ — а именно её изобразил на своей очередной типовой картине-паззле Илья Глазунов — это одна из трагедий русской истории, последний акт Большой Смуты 1860-1920-х годов, и, что ещё важнее, гражданской войны. Обычно пишут о том, что режим таким образом решал зашедшую в тупик проблему товарообмена между городом и деревней, который он не смог организовать экономическими методами, о задаче ликвидации властью массового слоя частных собственников общества, построенном на отрицании частной собственности, о неприязни режима к крестьянству как отсталой и серой массе, о том, что в коллективизацию жестоко ломали деревню, часто вырывая из неё лучших работников, не желавших, задрав штаны, бегать в одном строю с деревенскими лоботрясами и пьяницами. Всё это так, но это лишь самый поверхностный уровень. Это одна правда, причём самый видимый её слой. Но есть и другая — правда не краткосрочной конъюнктуры, а долгосрочной истории, правда не отдельного слоя (класса), а социального, государственного целого. Собственно, трагедии в истории и происходят, когда сталкиваются, сшибаются стороны, у каждой из которых — своя правда. Ещё более трагично то, что историческую, целостную правду нередко персонифицируют мерзавцы — это отдельный вопрос, который здесь не место разбирать.

У коллективизации как одной из русских трагедий несколько источников и составных частей. Она была резким, почти одномоментным (5-7 лет), жестоким решением сразу нескольких проблем различной исторической длительности и различного масштаба (аграрная сфера, система в целом, страна, мировой уровень), проблем, без решения которых прекратил бы своё существование не только СССР, но русский цивилизационный комплекс.

Проблемами значительной исторической длительности были аграрная и крестьянская. Чтобы в Центральной России жить с земли, нужно иметь 4 десятины на человека. В 1913 г. было 0,4 десятины — то был финал относительного аграрного перенаселения, стартовавший ещё в начале XIX в. Выход из зашедшего в тупик мелкого землевладения один — крупное землевладение. Крупное индивидуальное землевладение — столыпинский вариант — русский мужик отверг, реформа провалилась: даже под нажимом властей только 25% крестьян вышли из общины, а к 1920 г. крестьяне силовым путём вернули в общинную собственность 99% земли. В таких условиях оставался только вариант крупного коллективного хозяйства, который в целом соответствовал традициям русского крестьянина и был реализован посредством коллективизации — при поддержке основной массы крестьян, но вопреки воле значительной (до 25%) и вовсе не худшей части самого крестьянства.

Ещё одна долгосрочная проблема — социальный контроль над крестьянством, утраченный властью после 1861 г. Тогда на место внеэкономических производственных отношений пришли экономические. Дело, однако, в том, что внеэкономические производственные отношения выполняли ещё и важнейшую внепроизводственную функцию — социального контроля, которая после 1861 г. провисла: у позднего самодержавия не было институтов, способных обеспечить эффективный социальный контроль над огромной массой крестьянства. "Положение о земских участковых начальниках" (1889 г.) не решило проблему, которая в ХХ в. начала обостряться, достигнув кульминации в начале ХХ в.

Крестьянская проблема была решена большевистским режимом путём раскрестьянивания. Но так решался крестьянский вопрос в XIX-XX вв. во всём мире. Особенность раскрестьянивания в СССР не в его жестокости — здесь все рекорды бьют англосаксы, а в его сжатых сроках (5-7 лет) и в его проведении на антикапиталистической основе, т.е. в ориентации на интересы не кучки сельских и городских богатеев, а основной массы сельского населения.

Да, у сопротивлявшихся коллективизации крестьян была своя правда — правда маленького мирка, которому плевать на большой мир национального целого, на мировые проблемы. Но именно эти проблемы в лице Гитлера и зондеркоманд достали бы русского крестьянина, не встреть он войну в качестве советского человека, трансформированного коллективизацией. В войне победил не русский крестьянин, а русский советский человек, советская — сталинская — система, создавшая государственное целое с помощью коллективизации. И здесь мы подходим к самому главному.