Газета День Литературы - Газета День Литературы # 119 (2006 7)

Эгоцентрическая личность героев Бабеля характеризуется прежде всего пристальным вниманием к себе и себе подобным, национальной ограниченностью "избранных". Странно, в этой связи, читать выводы Н.Лейдермана, который, полемизируя с В.Бондаренко, писал, что критик, якобы, всем выдал "ордера на изолированное расселение по своим национальным квартирам". По мнению Лейдермана, "существенно не то, кто кого перевесил, а то, какое приращение эстетического идеала произошло в результате взаимопроникновения разных национальных культур". Безусловно, мысль верная. Однако нельзя не заметить, что все в приведенной цитате оказалось перевернуто. Попытку изолировать физически и духовно еврейское население и обосновать особую избранность евреев предпринял именно Исаак Бабель. "Благословен бог Израиля, избравший нас между всеми народами земли..." — провозглашает один из его героев. Беня Крик еще откровеннее: "Но разве со стороны Бога не было громаднейшей ошибкой поселить евреев в России, чтобы они мучились, как в аду?"

Однако Н.Лейдерман упорно упрекает в такой ограниченности русского критика В.Бондаренко только лишь за то, что тот посчитал творчество (от себя добавлю — позднее) Б.Пастернака явлением русской культуры, а наследие И.Бабеля ярчайшим явлением еврейской культуры на русском языке. В чем же дело? Проблема в содержании термина "богоизбранность" и в разнице подхода к его толкованию. Для русской традиции характерно понятие "Богоносность". "Избранничество же иудея есть избранничество на господство над окружающими людьми", — замечает митрополит Иоанн и утверждает, что в соответствии с иудаизмом любой иудей или его потомок "не имеет никаких нравственных обязательств перед иноверцем. Понятия справедливости и милосердия, честности и благодарности, с этой точки зрения, неприменимы к христианину или мусульманину, ибо они, строго говоря, не могут даже считаться людьми…" Всё удивляющее в прозе Бабеля находит своё объяснение… Объяснима и позиция Лейдермана, считавшего, что "образом своего еврейского местечка Бабель… убедительно объясняет необходимость действительно революционных (т.е. кровавых! — Д.К.) перемен в России".

Итак, даже в поздний период творчества для героев и для самого Бабеля кровавая революция осталась "сладкой революцией".

А почему бы и не отметить "круглую дату" произведения, которое, пожалуй, всеми признано гениальным, но усиленно замалчивается и по сей день?

Действительно, пересмешническая проза М.Зощенко, И.Ильфа и Е.Петрова и даже весёлая сатира М.Булгакова всячески пропагандируется на всех широтах нашего бытия, а вот поистине жестко-ядовитые сатирические произведения Андрея Платонова, в том числе и небольшая, но великая по своему значению повесть "Город Градов", незаметно снова (имею в виду последнее десятилетие) предаются забвению.

Что бы это значило? Почему напористо переиздаются сочинения названных выше авторов, а Платонов по-прежнему — на обочине? Не говорю уже о телепропаганде (сериалы по роману "Мастер и Маргарита", учащённые до назойливости "прокрутки" и "Двенадцати стульев и "Золотого телёнка"), критических статьях и "раскопках" навроде "Одинокого паруса Остапа Бендера" молодого уральского критика Сергея Белякова ("Новый мир", 2005, №12), в которых вновь и вновь слагаются панегирические гимны сатирическому "гению" авторам "смехопанорамных" бестселлеров 30-х годов прошлого века.

А на мой взгляд, никакой там (имею в виду сочинения Ильфа и Петрова и даже Зощенко) сатиры и не ночевало — сплошные "шутейные" штучки, подобные современным развлекаловкам из арсенала Н.Задорнова, Евг.Петросяна и К° или "язвительного" Шендеровича. И может быть, как раз в этом и зарыта собака, что, скажем, "юмор" ильфо-петровского разлива в почёте, а платоновская сатира в загоне? Ведь нынешние управленцы России и подпевающие им СМИ давно прекрасно поняли полную безобидность тех же ильфо-петровских шуток, уловили и безопасность для себя даже булгаковского сарказма, а вот Гоголь и Щедрин (помните знаменитую эпиграмму про "нетрогующих" нас Гоголей?) и "примкнувший" к ним в XX веке Платонов заставляют их (нынешних правителей наших) напрягаться.

Потому-то и рискнул я напомнить прежде всего именно правящей "элите' России и их холуйствующим "продолжателям" о полузабытой небольшой платоновской повести "Город Градов" — благо и повод есть: 80-летие со времени рождения повести. Правда, опубликована она была в 1927 году в платоновском сборнике "Епифанские шлюзы", но сотворена как раз 80 лет назад — в 1926 году и положила начало целому сатирическому циклу писателя ("Че-Че-0", "Государственный житель", "Усомнившийся Макар", "Впрок"). Эта повесть, на мой взгляд, осталась высшим достижением сатирического гения Платонова, ибо именно в "Городе Градове" писатель высветил уникальное явление русской жизни (вслед за хлестаковщиной, маниловщиной, угрюм-бурчеевщиной, головлёвщиной), — которое я называю шмаковщиной по имени фанатичного идеолога бюро-кратического обустройства общества, главного героя повести Ивана Федотовича Шмакова.

Высветил и предугадал бессмертие этого явления.

"Город Градов" Платонов написал в 26-27-летнем возрасте, имея за плечами пролетарскую воронежскую юность, бурную революционную литературную молодость всё в том же Воронеже, где Платонов испробовал свои силы в публицистике (книга "Электрификация"), в поэзии (сборник "Голубая глубина"), в литературной критике, публицистике и прозе (статьи, рассказы "Маркун", "Потомки солнца", "Лунная бомба"), увлекательную работу "заведующим электрификационными работами" в Воронеже (нечто вроде Чубайса губернского масштаба с той лишь разницей, что Платонов был первоклассным специалистом), губернским мелиоратором в Тамбове. И на всём сделанном в эти годы молодым инженером и литератором лежит печать яркой и незаурядной талантливости. И мастеровитости. То есть к созданию своего первого сатирического произведения Платонов, несмотря на относительную молодость, приступил умудрённый и житейским опытом, и серьезными навыками литературного ремесла.

Причину обращения молодого писателя, всем сердцем принявшего революционную взвихренность первых послеоктябрьских лет, к сатире, к яростному развенчанию практических извращений по переустройству общества многие видные исследователи творчества Платонова (Л.Шубин, В.Чалмаев, В.Васильев) объясняли по-разному. Например, В.Чалмаев в монографии "Андрей Платонов" довольно подробно анализировавший повесть "Город Градов", полагает, что она "выросла в душе романтика революции, увидевшего, как бюрократизм, прожектёрство чиновников подменяют действительное творчество жизни, разрушают систему духовных и сердечных связей между людьми". Критик очень обстоятельно делится своими, на мой взгляд, абсолютно неубедительными предположениями-домыслами о том, что в образе Шмакова есть нечто от Платонова, скрупулёзно разбирает один из центральных эпизодов повести — пирушку градовских чиновников по случаю двадцатипятилетней службы "самого главного из них" Степана Ермиловича Бормотова, где якобы происходит превращение шмаковской оды в честь бюрократии в её... самобичевание. Всё это приблизительно верно, но почему-то оставляет чувство явного неудовлетворения.