Газета День Литературы - Газета День Литературы # 122 (2006 10)

— Каким образом в Булгакове едкий сатирик уживался с убеждением, что "все люди — добрые"?

Это по-пушкински добрая, человечная сатира, хотя она зрячая и неизбежно требовательная и беспощадная. Иначе Булгаков, каждый день встречаясь с иудами, пилатами, шариковыми, крысобоями и берлиозами, пришел бы к безверию, холодному набоковскому отчаянию, спокойной неизбывной злобе, бесчеловечному мраку Воланда, а он в своей гуманной книге надежды с нами и с Ешуа.

— По поводу "Белой гвардии" и "Дней Турбиных". Перифраз анекдота: если ты такой умный, то почему такой бедный на идеи?

Их "бедностью" и поныне неплохо живут наши не шибко богатые идеями и профессионализмом театр, кинематограф и телевидение. Это два очень разных произведения, роман и пьеса, и они одинаково богаты разными художественными идеями и образами, полны чувства, лиризма. Здесь-то, в подробном и объективном их сравнении, и видны творческая сила и богатство булгаковского гения.

— Чего больше в "Белой гвардии": "Толстого", как говорил Г.Адамович, или жизни и ее тайн?

Этот автобиографический и потому лирический роман Булгакова написан в традициях "Войны и мира" с полным пониманием того, что в русской литературе был и есть эпический гений Лев Толстой, умевший проникать в тайны живой души. Но это произведение самобытного писателя иной исторической эпохи, которую без "Белой гвардии" нам просто не понять. Как и "Капитанская дочка" Пушкина, это классический учебник русской смуты, напоминающий, что честь надо беречь смолоду.

— "Белая гвардия" — сегодня, какие она дает нам надежды?

Мы живем в трудную эпоху потери ориентиров, ловкого обмана "сменой вех" и пост-модернистского сокрушения объективных художественных ценностей. Но именно роман "Белая гвардия" говорит нам, что классические ценности, преданья русского семейства и великая духовная культура не погибли в огне революции и гражданской войны, они живы и сегодня, когда гражданская война в иных формах продолжается, помогут возродить человека, восстановить оборванные нити и подлинную литературу. Кривобокий, хитрый и злой уродец пост-модернизма уйдет в небытие, а "Капитанская дочка" и "Белая гвардия" останутся.

Последний русский классик Булгаков сегодня — это символ надежды; она не умерла, иначе не объяснить огромный интерес к "Мастеру и Маргарите" даже в монотонно-серой, напрочь лишенной булгаковской динамики, яркой живописи и занимательности "сериальной" его версии, вернувшей нашего читателя к этой великой книге. Это печальный и веселый, философский и легкий, как бы летящий, прощальный, очень человечный роман, к которому не пристанут неизбывный трагизм русской жизни, тяжелый мрак человеческой души, мистика и сатанизм, о которых он говорит смело и честно. Особенно важен интерес к булгаковским книгам нашей мечущейся, обманутой молодежи, она при всех понятных крайностях и неизбежных шатаниях читает их как послание к себе и учебник жизни.

И закончу булгаковской цитатой прощания и надежды:

Не верю в светильник под спудом. Рано или поздно, писатель все равно скажет то, что хочет сказать… Главное — не терять достоинства.

ВСЕГДА ГОТОВ

Опять весна пришла…

Увы, день ото дня —

всё меньше, календарного, меня.

Зато — телесного —

всё больше с каждым днём:

раздалось пузо вширь —

гори оно огнём!

А в голове,

точнее — в памяти времён, —

всё меньше чисел-дат

и собственных имён.

Но в сердце,

или — в тайниках души, —

отменные скопились барыши.

Я стал добрей и менее бедов.

И смерть принять, как пионер —

всегда готов!

***

Сколько правды — сладкой и горькой!

Вот они — друзей моих лица:

беззащитные деревья на пригорке,

пережившие злую зиму — птицы.

Из-под старой листвы — росточек,

из таинственной норки — мышка!

Жизнь опять обещает быть прочной

и жестокой к друзьям — не слишком.

На разбухшей реке танцуют

льдины ржавые, как веснушки…

…Скоро платье перелицует

резвый май — у зимы-старушки!

ОПАСНЫЕ ПРЕДМЕТЫ

Среди вещей известных

опасны до сих пор —

нож кухонный, стамеска,

коса, стекло, топор,

верёвочка и шило,

что входит, ткань кружа.

Пусть с ними согрешила

не всякая душа.

Среди предметов ветхих,

презревших модный китч,

опасен, сдутый ветром

на голову — кирпич…

***

Прости меня, Господь,

за житие без Бога.

Моя — меня — огнём

съедает плоть,

и овевает смрадом

безнадега…

Однако, воздух пью

и в рот сую ломоть.

А по утрянке —

кланяюсь рассвету.

А ночью тёмной,

где-то под собой

я ощущаю родину — планету

летящей в бездну

женщиной слепой…

Александр НЕУГОМОНОВ

***

Волны, ветер, солнце светит.

Сосны, вросшие в песок.

Я счастливей всех на свете —

В рай попавший на часок.

После гула городского

Шум прибоя, плеск воды,

Шелест, в хаосе живого,

Как лекарство для души.

Поспешив с людской дороги

По некошеной траве,

Я пойду на босую ногу,

Растворяясь в синеве…

Скинув с плеч мирскую ношу,

Тело по ветру пустив,

Я тебя, мой край, не брошу —

Будь я мертвый, будь я жив.

***

Какая жизнь,

такие песни

Народ чем болен, то поет

Когда сбылись плохие вести,

Когда беда за дверью ждет,

Когда на сердце груз печали,

А на душе тоска скребет,

И черти лиха накачали

Да так что бог не разберет.

Тогда, махнув на все рукою,

Желая грусть свою излить,

Гитару звонкою струною

Мы просим дух наш исцелить.

И та, с покорностью святою

Внимая пальцем и словам,

Нас вдаль уводит за собою

К другим заветным берегам…

Туда, где черный ворон вьется

Над телом юного бойца,

Где мать-старуха не дождется

Родного сына у крыльца,

Где тройка мчится вдоль обрыва,

Мольбы не слыша седока,

Где мы спасаемся от срыва

Взглянув на беды свысока…

Другая жизнь,

Другие песни…

Мария ЗНОБИЩЕВА

ПАЯЦ

И тысяча очей —

Как тысяча мечей.

Единственный доспех — колпак паяца.

Смотри — замкнулся круг

Сцепленьем сотен рук,

И этому кольцу не распаяться.

Пыль. Площадь. Пляшет плеть.

Паяц, не вздумай петь!

Ха-ха-ха-ха-хорошим быть не надо!

Поклон! Еще поклон!

Теперь ты приобщен

К высокому искусству клоунады.

***

Ночь только знает — всё и до конца.

Как ты ловил скользящий взгляд эпохи,

Как холодел, и как ты звал Отца,

Едва не задохнувшийся на вдохе.

Как плакал ты, как не было Его,

Как хохотали пугала и мимы,