Газета День Литературы - Газета День Литературы # 130 (2007 6)

Руководящая работа в журнале "Октябрь" пошла В.Максимову на пользу, пригодилась в "Континенте".

Подобные упреки в адрес В.Максимова звучали и раньше. Показательно был сформулирован один из вопросов писателю Аллой Пугач: "Рискну вызвать неудовольствие, но вам часто припоминают … участие в редколлегии кочетовского "Октября" ("Юность", 1989, № 12). В ответе Максимова – констатация факта, который многое объясняет: "А из редколлегии "Октября" я сам вышел через 8 месяцев, когда увидел, что не могу никак повлиять хотя бы на прозу. А вот кто из них это сделал?"

Очевидна предвзятость Рыбакова, который оставил за скобками своей статьи мизерный срок пребывания Владимира Емельяновича в "Октябре". К тому же, кто-кто, а Анатолий Наумович хорошо знал, что член редколлегии в журнале чаще всего ничего не решает и, тем более, не руководит. И вообще, какая-то замедленная реакция у Вс. Кочетова: четыре с половиной года тянул с благодарностью. А утверждение автора "Детей Арбата": Максимов – пена "русской зарубежной литературы" – можно и не комментировать.

Нападки на Владимира Максимова со стороны В.Коротича, А.Рыбакова, Е.Яковлева и других рассадиных были вызваны и тем, что долгое время он воспринимался многими "левыми" как свой или почти свой. Для этого имелись формальные и неформальные предпосылки.

В 60-е годы среди приятелей-писателей Максимова "левые" значительно преобладали. Не случайно в Союз писателей Владимира Емельяновича рекомендовали А.Борщаговский, М.Лисянский, Р.Рождественский. И обращение в защиту "группы" А.Гинзбурга через 5 лет Максимов подписал вместе с Л.Копелевым, В.Аксеновым, Б.Балтером, В.Войновичем, Л.Чуковской, Б.Ахмадулиной… О многом свидетельствует и тот факт, что вскоре после выезда из СССР в 1974 году писатель возглавил "Континент" – то есть получил благословение ЦРУ. Но именно в эмиграции начинается явное "обрусение" Максимова, возникают разногласия и конфликты со многими "левыми".

В этой связи довольно часто вспоминают историю с Андреем Синявским, который якобы был изгнан Максимовым из "Континента". Андрей Донатович – фигура знаковая в том мире, в котором Владимиру Емельяновичу пришлось "вариться" почти всю творческую жизнь. Через Терца-Синявского "виднее" и сам Максимов, и "левая" интеллигенция (в эмиграции и Союзе), и главная причина их разногласий, точнее, резусной несовместимости.

В.Аксенов в отклике на смерть А.Синявского "Памяти Терца" выразил отношение к Андрею Донатовичу и стране, столь характерное для большинства "левых". Приведу только небольшой отрывок из облыжно-злобного бреда-приговора В.Аксенова: "Нелегко будет России замолить свою вину перед Синявским. В его судьбе она раскрыла во всю ширь и глубь всю свою "бездну унижений". Эта, по его собственному определению, "родина-сука" выявила ещё в ранние студенческие годы исключительный талант, незаурядный ум, начала с ним "работать", то есть шельмовать самым гнусным образом..." (Аксенов В. Зеница ока. – М., 2005).

Подобные обвинения в адрес России В.Максимов опровергал неоднократно, эмоционально-убедительно показывал их беспочвенность и абсурдность. Ему, как и самым разным авторам, было неприемлемо отождествление СССР и России. Владимир Емельянович не раз говорил, что боролся с идеологией, системой, а не страной. Это принципиально отличало его от русофобов разных мастей – от диссидентов до советского официоза с Александром Яковлевым во главе. Более того, Максимов-антикоммунист с уважением отзывается о тех коммунистах, кто не побежал из партии на рубеже 80-90-х годов ("Юность", 1991, № 8).

В упомянутом эссе В.Аксенов называет А.Синявского и Ю.Даниэля "символом борьбы и даже победы". Л.Бородин в книге мемуаров "Без выбора" (М., 2003) иначе оценивает своих солагерников.

Юлий Даниэль, по определению Леонида Ивановича, "солдат", что, согласно терминологии автора мемуаров, означает "высшую оценку поведения человека в неволе". К Синявскому же Бородин, по его словам, относится плохо. За равнодушно-прагматичное отношение к человеку Андрей Донатович называется в лагере "людоедом", "потребителем человеков". Кумир либеральной интеллигенции и в зоне "жил среди людей, а не с людьми", "всякий человек бывал ему интересен только до той поры, пока интерес не иссякал".

А.Синявский, по Аксенову, "борец и даже победитель режима", в лагере за примерное поведение (а оно включало и посещение политзанятий, от которых все политические, за исключением "синявцев", отказались ценою карцера и голодовок) получил блатную работу "хмыря" – уборщика в мебельном цехе. По свидетельству Бородина, "никто из политзэков на такую работу не пошёл бы и по приказанию".

Паскудно-мерзкие слова А.Синявского "Россия-сука", которые пришлись по душе В.Аксёнову и большинству "левых" и за которые по меньшей мере нужно бить морду, – показательная иллюстрация всегдашнего отношения Абрама Терца к Родине. И в лагере он, как истовый "левый", с лёгкостью и радостью, c хамством необыкновенным бранил Россию и русских и трепетно-подобострастно относился к евреям, что принимало подчас комические формы. Приведу отрывок из мемуаров Л.Бородина: "В угоду иудею по вероисповеданию Рафаиловичу "вся честная компания" уселась в столовой, не снимая грязных лагерных шапок с тесёмками, чуть ли не плавающими в тарелках. Про нечёсаные и немытые бороды уже и не говорю. Я отозвал в сторону "шурика", обслуживающего компанию Синявского, и сказал: "Слушай, объясни нашим русским интеллигентам, вон тем, за столом, что если быть последовательными, то надо дозреть и до обрезания".

Хамство моё сработало. Шапки все сняли".

Свои мемуары Леонид Бородин, отсидевший в лагерях и тюрьмах 12 лет (напоминаю стенающим о "страдальцах" типа Иосифа Бродского или Андрея Сахарова), заканчивает символично, по-русски: "О себе же с чёткой уверенностью могу сказать, что мне повезло, выпало счастье – в годы бед и испытаний, личных и народных – ни в словах, ни в мыслях не оскверниться проклятием Родины". А.Синявский же, как и большинство представителей третьей волны эмиграции, на этом осквернении сделал себе карьеру…

Именно отношение к России определяет резус-конфликтность Владимира Емельяновича с А.Синявским, В.Аксеновым, Ф.Горенштейном, В.Войновичем и другими "левыми". Это отношение позволяет ставить Максимова в один ряд (знаю, кого сие покоробит или возмутит) с таким разными "правыми", как Л.Бородин, Ст. Куняев, А.Проханов, В.Кожинов, М.Лобанов, В.Бондаренко…

В отличие от подавляющего большинства представителей третьей волны эмиграции В.Максимов свою жизнь вне родины воспринимал как несчастье. В первом же интервью, данном журналисту из СССР, Владимир Емельянович признается, что за границей он больше потерял, чем обрёл, и свое внутреннее состояние оценивает как очень плохое ("Юность", 1989, № 12). Любовь к Родине перевешивает у Максимова свободу, редакторско-писательский успех, материальные блага и другие преимущества заграничной жизни.