Газета День Литературы - Газета День Литературы # 133 (2007 9)

С искренним уважением, В.Распутин"

"Уважаемый тов. Шинкарёв! Ваша рукопись "О чем говорят могилы" вызвала во мне двойственные чувства. С одной стороны – банальная история, которые бывают часто и о которых уже знаешь-перезнаешь и слышал-переслышал; с другой стороны – эта банальная история рассказана интересно, вдумчиво и волнующе, хотя и с некоторыми претензиями на детективные сверхинтерес и сверхволнение, особенно в начале рукописи.

С одной стороны (я продолжаю говорить о двойственности своих чувств) – хорошие, порой даже прекрасные картины Байкала и природы; с другой – неправдашние, какие-то театральные отношения между героями и конечная сентиментальность всей вещи в целом. Автор – поэт и мудрец, когда он остаётся один, он зорок, наблюдателен, психологичен, умеет понять движения человеческой души. Но как только ему приходится остаться со своими героями с глазу на глаз, то есть когда идут непосредственные их отношения друг с другом, связанные прямой речью, это совсем иной человек, который кажется неопытным и наивным, знакомым с жизнью только по книжкам. Я понимаю, что не прав в последнем своём предположении, и всё-таки впечатление такое остаётся – впечатление, что эту вещь писали два разных человека.

Вы пишете, что эта история, когда Вы её рассказываете в аудиториях, производит на слушателей большое впечатление. В этом не приходится сомневаться, как не приходится сомневаться в её подлинности. Девушка – славная, умная, добрая – любит парня, он тоже относится к ней далеко не равнодушно, даже ревнует к другому парню, и всё-таки не хочет, не может (и Вы на этом настаиваете – не может!) связать с ней свою судьбу, потому что по-прежнему и чуть ли не навеки любит другую – уже умершую. История как будто знакомая, но она всякий раз должна быть новой, поскольку случается с новыми людьми, у которых свои чувства и своё отношение к жизни, и поскольку передаёт её новый человек. Все мы часто повторяем, что двух одинаковых людей, как впрочем, и двух одинаковых любовей и двух одинаковых страданий не бывает.

В Вашем изложении эта история получилась, на мой взгляд, волнующей и... старой или почти старой. Почему? Да потому, что упор в ней Вы сделали на самой истории, на самой трагедии, а не на людях. Прежде всего – она, потом – они. Они приложены к ней, а не она к ним. Вы рассказываете её с надрывом, стараетесь разжалобить слушателя и читателя её трагедийностью, и это Вам, надо признать, удаётся. И всё-таки это недолгое волнение, это не боль, потому что мы не узнали и не полюбили людей, с которыми она происходит. Они просто люди, взятые наугад из тысяч и тысяч других, а не характеры. Вот почему я говорю, что герои у Вас неправдашние, неживые – при всей подлинности истории, в которую веришь от начала и до конца.

Ясно, что литературные способности у Вас есть. И, мне кажется, не стоит считать неудачей эту работу, хоть напечатать в таком виде её мы и не сможем. Будем ждать от Вас новых работ.

С уважением, В.Распутин"

Александр ВАМПИЛОВ: "У ВАС ЕСТЬ ЧУВСТВО СЦЕНЫ..."

"Уважаемый Михаил Абрамович! Прочёл Вашу пьесу "Человек-легенда". Считаю, что в настоящем виде она едва ли может быть опубликована или поставлена. Вы обратились к важной и очень серьёзной теме революционного прошлого, к тому, о чём в советской литературе создано уже множество повестей, романов и пьес. Новые произведения на эту тему, на мой взгляд, должны быть глубокими, яркими и оригинальными. К сожалению, Ваша пьеса весьма подражательна, при её чтении на ум приходят эпизоды, характеры и мысли из многих литературных образцов ("Чапаев" Фурманова, "Разгром" Фадеева, "Любовь Яровая" Тренёва). Две-три удавшиеся Вам сцены (ребята в разведке, сцена в тюрьме) дела не меняют. Кроме того, Вам не удалось выстроить пьесу, эпизоды связаны между собой слабо и в итоге не складываются в одну ясную картину. В отдельных сценах очень много риторики и связанной с ней неестественности поведения действующих лиц. Словом, пьесы у Вас, увы, не получилось.

С уважением, А.Вампилов"

"Уважаемый товарищ Неизвестных! Прежде всего извините за запоздалый ответ. Далее о Вашей пьесе, которую я прочёл с большим интересом. Вы, несомненно, способный автор, у Вас есть наблюдательность, и природный юмор, и даже чувство сцены. Вместе с тем Вашу рукопись вряд ли можно назвать пьесой в двух действиях. Скорее всего, у Вас получилась одноактная пьеса, а ещё точнее – скетч, забавная и хлёсткая сценка, часть эстрадного представления.

Очень Вам советую побывать с этой рукописью в районном отделе культуры и Заларинском ДК. Если там заинтересуются Вашим произведением, то при совместной с Вами доработке эту пьесу, как я считаю, можно с успехом показывать зрителям. Для этого необходимо убрать из Вашего произведения длинноты, а также не в меру грубые выражения и две-три сомнительные ситуации. Полагаю, что эту помощь Вам смогут оказать и в отделе культуры, и в ДК.

С уважением и наилучшими пожеланиями, А.Вампилов"

Публикация Андрея РУМЯНЦЕВА

Головин Е. Туманы черных лилий. Стихотворения. – М.: Эннеагон Пресс, 2007. – 96 с.

Небольшой сборник Евгения Головина составлен из стихов сорокалетней давности, если верить аннотации. Но стоит ли ей доверять? Уж верно, не больше, чем слухам о красоте женщины, стоящей прямо перед нами, лицом к лицу. Любая попытка привязать эти стихи к 1960-1970 годам, периоду их написания, смехотвор- на, любая догадка касательно времени и места обречена на провал; они с равным успехом могли бы быть написаны (или не написаны) сто лет назад, вечером, в богемном кафе, где

твой стакан больным альбатросом

ускользает из скрюченных пальцев,

или позавчера, в обеденный перерыв, в соседнем офисе, где

деловые люди уверены,

что жизнь есть беспрерывное дело.

Выхваченная наугад строка может лечь в выбранную по ней выемку мира, точно повторив её рельеф; однако проделывать ту же операцию с целым стихотворением опасно: слишком велик риск, что его острый край вспорет ткань реальности, обнажив

ужас

это слово белесой змеей

выползает из раскрашенного рта.

трупы и горбуны и восковые фигуры

и дети о двух головах

обыденны: мы встречаем их на улицах

и на работе

и предчувствие ужаса начинается

с простых ситуаций.

Поэзия не даёт пояснений и не нуждается в понимании, она ждёт доверия и следования. Следование чужой поэтике требует мужества и смирения, предполагает готовность безоглядно вступить в незнакомый мир. Это так просто, если автор созвучен читателю, если оба смотрят одними глазами, дышат одним воздухом – да много ли проку читать то, что мог бы написать и сам? Гораздо труднее – и продуктивнее – решимость броситься в чужой океан. "Учитесь плавать!" – кто только не цитировал эти стихи Головина. Здесь их нет, как нет и множества других, тех что на слуху, – ни "Эльдорадо", ни "Робинзона Крузо". Эта книга для тех, кто уже умеет плавать, кто умеет прыгать из реальности в фантасмагорию и обратно. Длинное авторское предисловие – не спасательный круг, оно ничего не разьясняет, скорее наоборот: отнимает последнюю надежду на разъяснение. Понимание текста равно переводу, а перевод невозможен – произнесённое кем угодно другим это утверждение можно оспорить, но в устах такого мастера перевода, как Евгений Головин, оно обладает статусом непреложной истины.