Газета День Литературы - Газета День Литературы # 145 (2008 9)

Естественно, на таких чиновных встречах не услышишь никаких страстных протестных выступлений Владимира Личутина или Тимура Зульфикарова, Виктора Лихоносова или Захара Прилепина, Владимира Карпова или Веры Галактионовой…

Нет, такого не надо. Понимаю, как тяжко достаются деньги на такие открытые писательские диспуты под Веймутовой сосной Владимиру Толстому, но он несёт свою ношу с благодарностью. Достойный потомок.

Готовясь к этим тринадцатым писательским встречам, приуроченным к юбилею Толстого, я перечитал публицистику Льва Николаевича, она и сегодня обжигает. Опубликуй хотя бы одну из его статей в сегодняшней газете анонимно или без подписи – "Патриотизм или мир?" или "Не могу молчать!", того и гляди, угодишь в экстремисты. Поводов для запрещения больше, чем в текстах Эдуарда Лимонова.

Тем более, что и Церковь наша, прикормленная властями, не потворствует пропаганде творений нашего национального гения. Думаю, был бы жив Толстой в советские годы, ждала бы его судьба Солженицына, был бы жив в наше время, повторил бы лимоновский путь.

Лев Толстой – это наш русский открытый писательский вызов на все времена.

Потому и держат сегодня писателей в отдалении, не подпуская к СМИ и другим источникам влияния на общество. Русский писатель – всегда опасен властям.

Думаю, опасны и мы со своими выступлениями, потому и молчит пресса о них.

Об этом мы и говорили на писательских встречах. Как всегда, открытие наших встреч проходило под Веймутовой сосной. Тем более, и тёплая солнечная погода сопутствовала юбилею писателя. Своё слово о писателе и мире сказали Владимир Толстой, Анатолий Ким, Виктор Лихоносов, Владислав Отрошенко. Яркое неприятие современной действительности звучало в словах Тимура Зульфикарова.

После перерыва у дома Толстого выступили областное руководство, культурные деятели из Японии, Англии. Отдали дань памяти великому писателю. И всё-таки живое дыхание литературы, толстовская традиция прямого протестного слова почувствовались, когда к микрофону вновь подошли русские писатели. Владимир Карпов говорил о проблеме разрушенной семьи, о так называемых детях Анны Карениной. Можно восхищаться поступками толстовской героини, но что будет с её оставленными детьми? Смелая и безрассудная любовь или исполнение материнского долга, кто ответит сегодня за миллионы беспризорников, выброшенных на улицу современными Аннами Карениными?

Владимир Ермаков столь же убедительно размышлял о долге литературы, о пошлости недолитературы. Юрий Мамлеев размышлял о нравственности самой литературы. О состоянии общества. (Эти выступления писателей будут опубликованы в ближайших номерах нашей газеты.)

Интересны и уникальны эти встречи и тем, что здесь встречаются самые разные писатели – разных направлений, разных политических взглядов, – но одинаково озабоченные судьбами России. Равнодушные сюда не приезжают.

На другой день Анатолий Ким ещё более заострил тематику выступлений. Вернувшись из своей рязанской деревни, где когда-то лет двадцать назад они с Владимиром Личутиным купили и отстроили в мещёрских лесах свои дома, Анатолий Ким пропел свой плач о мёртвой деревне. Нет ни колхозов, ни совхозов, фермеры так и не поддержаны государством.

Когда-то богатые пашни давно уже заросли густой, в рост человека, травой – "травой забвения". Молодых в деревне нет, спились или уехали, старики вымирают. Нет ни русской деревни, ни русского крестьянства, нет и крестьянских детей, из которых в своё время выросла могучая "деревенская проза". По мнению Анатолия Кима, не о литературе сейчас надо писателям думать, а о разрушенной России, о мёртвом мужике. Литература, как считает Ким, капитулировала перед жизнью. Кима поддержал сибирский прозаик Виктор Потанин.

Сразу же возникла дискуссия. Кстати, интересно несогласие с гибелью деревни последнего нашего деревенщика Бориса Екимова, может быть, это продолжение всё той же острейшей дискуссии шестидесятых годов прошлого века. Северная деревня уже тогда умирала, и северные писатели – Фёдор Абрамов, Василий Белов, Виктор Астафьев писали об этом. Сейчас вымирает деревня центральной России, но, может быть, по-прежнему на Кубани и на Дону, где живёт Борис Екимов, бурно развивается новое сельское хозяйство?

Среди других оппонентов выступил и я. Поставил вопрос в иную плоскость. Какие бы замечательные и страстные выступления ни звучали нынче в Ясной Поляне, сколь бы ни были ярки и мотивированы новые писательские призывы "Не могу молчать!", кому они сегодня адресуются? Кто сегодня услышит голос Ясной Поляны, даже если его озвучивают крупнейшие писатели современной России Виктор Лихоносов, Анатолий Ким, Виктор Потанин, Юрий Мамлеев, Тимур Зульфикаров? Современный писатель осознанно нынешними властями отлучён от общества. Кто услышал последние призывы Солженицына? Не отсюда ли глубокий пессимизм Валентина Распутина, Василия Белова, уход из литературы целого пласта талантливых писателей среднего поколения? Был бы жив сегодня Лев Толстой, не услышали бы и его. Потому и нужны на наших встречах прежде всего размышления о самой литературе. Плач по мёртвой деревне Анатолия Кима прочитают лишь изысканные любители его таланта, сколь бы ни был он искренен и эмоционален.

Главнейшее: как вернуть значимость писательского слова? Государственная политика в области литературы напрочь отсутствует. Пусть пишут Маринины и Донцовы, пусть упражняются экспериментаторы, но современная значимая литература обязана влиять на общество любым путём.

Возник ещё в день открытия спор между Игорем Золотусским, мною и Валентином Курбатовым. Игорь Петрович, может быть, и вполне справедливо размышлял о конце великого периода традиционной русской словесности и не признавал за новой литературой никаких достоинств. Другой компьютерный язык. Другие взаимодействия с обществом. Конец истории.

Но если нет уже крестьянских детей, негде взяться и новой деревенской прозе. Трава забвения не только густо проросла на полях, но и над всей литературой. Надо ли капитулировать и поднимать руки? Сначала Валентин Курбатов, тоже не чуждый и деревенской прозе и былым традициям, может даже более чем Золотусский, признал, что у новой России должна быть и новая литература, пусть и с обновлённым языком, пусть неровная и чересчур броская, но с теми же русскими максималистскими требованиями. Затем и я, говоря о прозе Захара Прилепина, Сергея Шаргунова, Аркадия Бабченко, Алексея Карасева, Ирины Мамаевой, продолжая Курбатова, призвал не плакаться о былом и тотально отрицать все новые таланты, а думать о том, чтобы новое молодое слово было услышано обществом. Голос Ясной Поляны без всякого телевидения в начале ХХ века был слышен по всему миру, почему мы, о чём бы ни говорили, слышны лишь сами себе?